Когда я после нескольких банок пива спросил как-то об этом Дино, тот аж поперхнулся:
– Если кто тронет Амину хотя бы пальцем, я ему хрен отрежу!
Ясное дело, я понимал, что он говорил это не всерьез. В последние годы у Амины было несколько бойфрендов, и ни один из них, насколько мне известно, не лишился ни одной части тела. Однако я не верю, что Дино сидел и откровенно разговаривал с Аминой о сексе.
До конфирмационного лагеря мы с Ульрикой никогда не обсуждали сексуальность Стеллы. Знаю, что Ульрика помогла ей, когда у нее начались месячные, но в остальном Стелла была ребенком во всех отношениях. Ей только что исполнилось пятнадцать. Возможно, я был слишком наивен.
Робин уговорил меня остаться на ужин. В столовой был отдельный зал, где мы могли сидеть так, чтобы Стелла нас не видела.
Повара в этом месте работали отменные, и еда была просто великолепная. Мы с Робином вели интереснейшую беседу. Он рассказал мне, что почти все конфирманты признались: они верят в божественную силу, которая сильнее человека. Робин спросил их, почему эта сила не является Богом, и потом, выслушав каждый ответ, объяснил им, что они, вполне вероятно, говорят именно о Боге.
Я не хотел примешивать сюда личные дела, однако не мог удержаться от вопроса:
– А что сказала Стелла?
Робин положил в рот порцию картошки с розмарином, и мне пришлось ждать, пока он не прожует.
– Сообразительная девочка. У нее острый ум.
– Так что же она сказала?
– Она сказала, что Бог наверняка существует, но лучше все же сделать вид, будто его нет, потому что все религии и конфессии ведут к разногласиям.
Кажется, мне не удалось скрыть улыбку.
– Как я уже сказал, она умная, – проговорил Робин.
После ужина я спросил, можно ли мне посидеть в столовой. Вскоре я должен был отправиться домой, однако мне надо было кое-что подготовить перед завтрашней службой.
– Само собой, – ответил Робин.
Он рассказал, что конфирманты продолжат работу в малых группах.
После нескольких часов добросовестного общения я с удовольствием остался наедине со своими мыслями и с компьютером. В целом я человек достаточно общительный, но все же описал бы себя как интроверта. Частное я всегда почитал самым главным, в том числе и в своей собственной семье. Право на личное пространство для меня столь же важно, как и возможность раскрыться и поговорить обо всем на свете. Мне кажется, нас с Ульрикой не раз выручало то, что мы всегда могли уединиться и побыть наедине с собой. Необходимость все делать вместе часто становится обременительной. Нередко говорят, что человек стадное животное, однако не следует забывать о том, что мы в такой же степени одиночки.
Когда я закончил свои приготовления, над озером начали сгущаться сумерки. Время пролетело незаметно – мои дела потребовали куда больше усилий, чем я рассчитывал. Поскольку Ульрика работала в Стокгольме, у меня не было причин спешить домой. Осталось только попрощаться с Робином. Стеллу я решил избегать, чтобы не раздражать ее попусту. То, что выезд и на этот раз получился удачным, – во многом заслуга Робина, этого никак нельзя отрицать. На душе у меня было легко оттого, что дела в лагере идут хорошо. Словно гора упала с плеч, и я наслаждался каждым шагом, ступая по гравийной дорожке, ведущей через площадку перед главным корпусом.
Учебный центр состоял из трех самостоятельных зданий. В большом здании находились столовая, кухня и помещения для занятий, а спальные корпуса располагались напротив. Чуть в стороне, отчасти скрытый за стволами буков, прятался маленький корпус, где спали вожатые, свободные от ночного дежурства.
Судя по всему, у конфирмантов было свободное время. Некоторые сидели снаружи на травке, но большинство находилось где-то в доме.
– Вы не видели Робина? – спросил я у одной из вожатых.
– Кажется, он пошел в наш корпус.
Я поспешил туда через небольшую рощицу. Под вечерним небом эхом разносился смех подростков.
Подойдя к двери, я постучал. Никакого ответа. Может быть, Робин сидит в туалете? Или пошел в душ? Я подергал ручку, но дверь была заперта. Неужели он заснул?
Обогнув угол дома, я заглянул в окно, но увидел лишь пустую кровать. Не питая особых надежд, я подошел к другому окну. Штора была опущена, но внизу осталась полоса, и изнутри пробивался слабый свет. Вероятно, Робин задремал. Я подался вперед, чтобы постучать, и вздрогнул, когда заглянул через щель в комнату. Там в полумраке сидели два человека и в панике смотрели друг на друга.
Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Прошло четыре года, но я по-прежнему буквально вижу перед глазами эту сцену. Вероятно, она никогда не сотрется из моего сознания.
Робин и Стелла, которые поспешно пытаются натянуть на себя одежду.
27
К утру четверга Стелла провела за решеткой уже пять ночей. Я представлял, как она лежит на грязной кровати в узкой темной камере. Во время завтрака я ходил туда-сюда по кухне, не находя себе места.
– Перестань, – бросила Ульрика. – Оттого, что ты нервничаешь, никому пользы нет.
– И что же мне делать?
– Лично я собираюсь поработать, – ответила Ульрика. – Может, и тебе бы это пошло на пользу?
Ладно, по крайней мере, отвлекусь. Оставив сообщение по телефону, что выздоровел, я отправился в приход. В сентябре в этом городе начинается суматоха, как перед Рождеством. После летнего затишья улицы заполняются возбужденными студентами, сбитыми с толку поисками собственного пути и занятыми демонстрацией своей неповторимости. Повсюду появляются вихляющие велосипедисты, у которых из кармана звучит голос навигатора, двадцатилетние юнцы с рюкзаками и кожаными портфелями, в которых лежат готовые ответы на все вечные вопросы. Лишь в октябре Лунд приходит в себя, когда напряженность спадает, когда прошел обряд посвящения в студенты, а то кто-то уже укатил домой, не выдержав ностальгии по родине. В этом шарм и своеобразие жизни в университетском городе. Каждую осень его захватывают новые мечтатели и строители лучшего мира. Каждую осень, в краткие недели бабьего лета, он перерождается, словно меняя кожу. Это может нравиться или не нравиться, но до конца привыкнуть к этому невозможно.
Мои коллеги сидели в приходской кухне, их голоса доносились до холла, когда я вошел и повесил на крючок куртку.
– Поначалу я была в шоке, но если хорошенько подумать, то становится ясно, что…
– У нее всегда был бешеный темперамент.
Не услышать, о чем они говорят, было невозможно.
– У них не получилось поставить ей четкие границы. Такая девочка, как Стелла, понимает, только когда с ней твердо…
– Ульрика и Адам слишком распустили ее.
Замерев в холле, я вслушивался в их слова.
– Ясное дело, Стелла ни в чем не виновата, – сказала Моника, одна из диаконис. –
