– Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнул Данко.

И вдруг он разорвал руками себе грудь, и вырвал из нее свое сердце, и высоко поднял его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумленные, стали как камни.

– Идем! – крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям.

Они бросились за ним очарованные. Тогда лес снова зашумел, удивленно качая вершинами, но его шум был заглушен топотом бегущих людей. Все бежали быстро и смело, увлекаемые чудесным зрелищем горящего сердца. И теперь гибли, но гибли без жалоб и слез. А Данко все был впереди, и сердце его все пылало, пылало!»

«Как все-таки правильно написано, – думал Евгений. – Как верно изображена психология толпы. И как прекрасен этот герой. И этот образ сердца, переполненного любовью, как хорош».

Теперь, когда Евгений и сам познал, что такое любовь, у него не вызывало сомнения, что этого чувства может вполне хватить, чтобы изменить судьбу не только свою и своего любимого человека, но и всех обитающих на земле существ. Пусть только захотят воспользоваться, пойти за ним, отвечая на посыл своей любовью, всегда щедро уготованной каждому – лишь не надо стесняться черпать большими ложками.

Правда, люди обычно стесняются. И на зов чужого сердца не откликаются.

Вот и сейчас, Евгений это точно знал, мальчик дочитает эту страницу, перевернет следующую и обнаружит, что Данко умирает, а какой-то осторожный субъект из толпы наступает на его еще горящее сердце и тушит, дробя на синие угольки. Потому что отслужило свое, а теперь сделалось пожароопасным. И так происходит всегда и везде. Со всеми прекрасными сердцами.

Горько стало Евгению от этой мысли. Но она была честная, как ни крути. А мальчик перелистнул электронную страницу и приступил к финальной части рассказа, который вдруг пошел не так и не о том, заставив Евгения тихо вскрикнуть.

«И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в бриллиантах дождя и золотом сверкала река… Был вечер, и от лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струей из разорванной груди Данко.

Кинул взор вперед себя на ширь степи смельчак Данко, кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом вставил еще живое пульсирующее сердце на место, и вот – чудо. Молния пала на землю с небес и ударила в тело красавца. Все оно озарилось голубым пламенем, и люди, только миг назад еще радостные и полные надежд, заметили и затрепетали.

– Что будет с ним? – вопрошали они один другого и ждали разрешения.

А Данко сбросил с себя остатки живительного пламени, простер руку к толпе и крикнул звонко:

– Видели вы, что не умирает сердце, радеющее о людях!

И все простерлись ниц, и просили его вести их и дальше, и управлять ими своим мудрым смелым сердцем.

И только один осторожный человек, боясь чего-то, не ликовал вместе со всеми, а стоял в стороне.

И вот посмотрел на него Данко, и из глаз его вырвалось могучей молнией голубое пламя и сожгло осторожного дотла. И его тело, рассыпавшись в искры, угасло…

Вот откуда они, голубые искры степи, что являются перед грозой!»

«Что это?» – ужаснулся Евгений.

Впрочем, он прекрасно знал, что это. Это книги меняли свои лица, превращались в пародии, покрывались язвами, убивающими живое слово их покойных авторов.

И это насилие над словом – больше, чем насилие над самим человеком, больше, чем публичная казнь, которая наверняка еще повторится не раз, больше, чем громкая и липкая ложь учителя, ранее крепко въевшаяся в его сознание, – именно насилие над словом заставило Евгения понять, что отныне он уже никогда не будет прежним и никогда ничему не поверит с той же легкостью, как когда-то.

Мальчик, по всей видимости довольный, что подготовился к уроку, погасил экран. А в Евгении погасли последние сомнения. И в этот самый момент он понял, что не сможет просто быть изгоем, просто сорвать номер с рубашки, просто стать счастливым с Кирочкой и не думать о том, что происходит за стенками его благополучия. Он должен что-то сделать. Остановить трагедию. Спасти книги. Как? Может быть, убить Бога, как пыталась сделать она?