Глава 4. Под сенью Красного Креста

Колёса тихо постукивали на стыках, унося капитана Сизова из Восточной Пруссии. Целый день он провёл в напряжении. «Приятное» соседство Коренева в сочетании с медицинским капитаном, который то ли капитан, то ли вообще непонятно кто. Не было у него твёрдой уверенности, что это тот самый тип. Похож, конечно, но не факт.

А Владимир, бросив неясную угрозу, целый день делает вид, что спит. Именно делает вид — веки подрагивают, на шумы реагирует, тут Стаса не проведёшь. Вот и пойми — то ли рвать отсюда когти, пока живой и при памяти, то ли его подозрения — чистой воды шиза и профессиональная деформация личности. Размышления были прерваны весьма бесцеремонно — с верхней полки свесилась коротко стриженая черноволосая голова, и хрипловатый голос спросил: — Какие новости?

— Простите? — очнулся от своих раздумий Стас.

— О, новое лицо! — обрадовался сосед сверху. — Позвольте представиться — поручик 19-го драгунского Архангелогородского полка Павел Бачей. Ранен при штурме Лабиау. А вас сюда каким ветром?

— Капитан Сизов, Станислав, при ставке командующего.

— Штабной? — слегка разочарованно сделал вывод собеседник.

— Типа того, — усмехнулся Стас. — Немножко не повезло, как видите. В том плане, что подставился.

— Да нет, скорее повезло, — не согласился Павел. — В голову — и жив, да ещё и при памяти, нет, определённо повезло.

«Интересно, — подумал опер. — Бачей, да ещё Павел. Прямо тебе „Белеет парус одинокий“. Если ещё и из Одессы, совсем забавно».

— Вы не из Одессы, поручик?

— А шо, так заметно? — оживился тот. — Бывали у нас?

— Нет, не приходилось.

Собственно, он там бывал. Но тут палка о двух концах. Одесса начала и конца XX века, это, как говорят сами одесситы, две большие разницы. Лучше не высовываться.

— Ну. полжизни потеряли, — искренне огорчился Бачей. — У нас такое море. Поручик принялся «травить за Одессу», а Стас, изображая внимательного слушателя, снова погрузился в невесёлые мысли. Ко всему прочему, не оставляло ощущение, что он что-то упустил. Сознание этого напрягало, как зудящий в темноте комар. Что-то такое он увидел или услышал, но не понял.

— А вот ещё анекдот, — не закрывал рта поручик. — Приходит еврей к доктору. «Доктор! — вспышкой полыхнуло в мозгу. — Доктор Лазоверт! Так же он назвался. Чёрт! Доктор Лазоверт — один из будущих убийц Распутина! Ну, точно! И Пуришкевич там, помнится, отметился! Вот я попал в гнёздышко, мать его.».

— А Пуришкевича видали? — не унимался Павел. — Вот личность, я вам доложу! До войны что ни газета, то Пуришкевич. С тем поругался, в того стаканом бросил… А тут — молодцом! Ни хрена не боится!

— Да, молодец, ничего не скажешь, — согласился Стас, думая о своём.

«Пуришкевич, насколько мне помнится, с началом войны стал заядлым англоманом. Значит, Коренев насчёт английской разведки не врал. И увёл его тогда именно англичанин, до ужаса на доктора Лазоверта похожий… Стало быть, он это и есть, не бывает таких совпадений. И сел он с милым другом Вовочкой в автомобиль не к кому-то, а к графу Сумарокову-Эльстону, то бишь, к Феликсу Юсупову. Который, опять же, по истории нашего богоспасаемого отечества, в главных убийцах Старца фигурирует. Хорошая бражка собралась».

— Вы о каких это союзниках? — зацепившись за последнее услышанное слово, спросил опер.

— Да, об англичанах, чёрт бы их подрал совсем! Союзники, как же! Они всю жизнь только сами себе союзники. Поганая нация, я вам доложу. А уж Россию ненавидят лютой ненавистью.

— А за что им нас любить-то?

В проходе стоял капитан Лазоверт. Никто и не заметил, как он подошёл.

— Я полагаю, господа, что нелюбовь англичан к нам вполне оправдана, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Живя на острове, со всех сторон окружённом морем, трудно любить тех, кто становится, то и дело, поперёк дороги. Островные государства обязаны быть эгоистами, иначе им не выжить. Возьмите ту же Японию. Впрочем, в данное время англичане — наши союзники, и ругать их считаю непатриотичным.

— Вам виднее, — уклончиво отозвался поручик.

И, повернувшись лицом к стене, замолчал.

— Ну, господин капитан, как ваша голова?

— Спасибо, уже лучше.

— Замечательно. Покажите-ка язык. Ну, гораздо лучше.

— Значит, можно в строй?

Лазоверт внимательно глянул ему в глаза.

— Куда вы так спешите? Боитесь, что германцев без вас победят? С такой контузией недельку полежать не помешает.

— Дел много.

Медик поднялся.

— Не убегут ваши дела. Извольте лежать.

Он повернулся и ушёл. А Стас, закрыв глаза, снова погрузился в думы. Сыщицкая «чуйка» уже кричала, что пора уносить ноги. Пока живой и при памяти.

Капитан Мельников, увидев германца, который, словно кенгуру, гигантским прыжком метнулся в придорожные кусты, выстрелил в него. Встречный выстрел немца, совершённый в прыжке, заставил его присесть. Услышав вскрик попутчика, прозвучавший из-за автомашины, котрразведчик бросился туда. Капитан Сизов лежал, опрокинувшись навзничь, из раны на виске текла кровь. Уже то, что она просто текла, а не выливалась толчками, обнадёживало. Отерев кровь носовым платком, капитан облегчённо выдохнул — глубокая ссадина, наверняка, ещё и контузия, но это сущая ерунда. Жить будет, разве что, головной болью помается. Оторвав полосу исподней рубахи, он наскоро примотал платок на ссадину.

В это время Станислав открыл глаза и мутным взором поглядел на товарища.

— Помоги сесть, — прошептал он. — Башка кружится.

— Посиди, я сейчас.

Теперь, пожалуй, следовало подумать о немецком офицере. Забывать про него не стоило по многим причинам — и «язык» весьма достойный, и врага, прячущегося в лесу с оружием, без внимания оставлять никак не стоит. И Сергей, нырнув в кусты, стал бегом углубляться в лес. Выросший в Тобольской губернии, он умел ориентироваться в тайге. А уж здешние леса, смех, право слово. В сравнении с урманом парк, не более того. И Сергей, расчётливо дыша, пустился бегом, зигзагом прочёсывая небольшой лесок между дорогой и полотном железной дороги. Не прошло и пяти минут, как он, выскочив из-за дерева, чуть не налетел на немца. Тот стоял, направив свой «Манлихер» прямо на него. Видимо, успел приготовиться, заслышав его шаги.

Мельников резко присел, пуля свистнула над головой. В тот же миг он прыгнул вперёд, и тут же резко отскочил вправо, выстрелив дважды так, что пули Нагана «погладили» противнику виски. Это сработало — немец невольно присел, а капитан уже стремительно летел на него. Опомнившись, обер-лейтенант вскинул пистолет и выпалил в упор. Поздно! Резко присев, капитан уперся левой рукой в землю, и с силой выпрямил правую ногу, «подсекая» противника. Помнится, китайцы называли это «хвост дракона». Приём сработал — немец, взмахнув руками, грохнулся на траву. Секунду спустя Мельников уже сидел на нём,