Однако, пыл ее следовало остудить, и лицо доктора приняло выражение, соответствующее той фамилии, которой его наделила мадам Верней:

— Мадам, во-первых, ваш сын достиг совершеннолетия и по этой причине не нуждается в том, чтобы за него несли ответственность оба родителя в равной мере. Достаточно было согласия его отца на госпитализацию. Он же ее и оплачивает. Во-вторых, Эрнест не сумасшедший. Он был доставлен к нам в состоянии тяжелой клинической депрессии после трех попыток свести счеты с жизнью. В двух предыдущих государственных клиниках его отказались брать на лечение именно по причине риска повторного суицида и отягощенной наркотиками и алкоголем клинической картины. И в третьих, мадам, поскольку договор с клиникой подписывал ваш муж, я несу ответственность за лечение вашего сына перед ним, а не перед вами. И только я могу принять решение, когда ему придет пора покинуть эти стены. Вы удовлетворены?

«Ах ты козел. Самоуверенный, надутый, настырный козел!» — и хотя эти мысли Элен оставила при себе, она ничего не имела против, чтобы Газенвауген прочел их на ее напряженном лице.

— Вы не можете запретить мне увидеть сына. Я знаю свои права. И он совершеннолетний, как вы только что сами заметили. Попытки самоубийства? У Эрнеста? Что за дикая чушь! Он, правда, был немного расстроен в последнее время… Кажется, что-то случилось с его подругой. Или с другом. Но если бы он думал о самоубийстве, я бы об этом узнала первая! Я, а не Эжен!

Что-то в молчании доктора насторожило ее, и Элен, оборвав себя на полуслове, медленно спросила:

— Что… это правда? Он хотел что-то сделать с собой? — она побелела как бумага и прижала руку к груди.

— Три попытки, мадам. Две — демонстративные. Третью удалось предотвратить по счастливой случайности, иначе сейчас вы навещали бы вашего мальчика не в клинике, а на кладбище. — Шаффхаузен не собирался смягчать для этой мамаши-кукушки неприятную новость о ее сыне. — Мне странно, что вы знали о его горе и даже не подумали поддержать его тогда, когда это произошло. И все то время, пока ваш мальчик накачивал себя кокаином и алкоголем, а после — транквилизаторами и стимуляторами, с ним занимался и пытался его лечить ваш бывший муж, его отец. И кого тут стоит обвинять в отсутствии внимания и заботы?

— Не смейте так говорить со мной! — вскинулась Элен. — Думаете, если на вас дорогой костюм, а на мне шмотки с блошиного рынка, вы можете обращаться со мной, как с бродяжкой? Я художница. И я его мать, я носила его девять месяцев и кормила собственной грудью! Вы ничего не знаете. Все, что есть в Эрнесте хорошего, он унаследовал от меня. Эжену всегда было наплевать на сына, он думал, что все проблемы можно решить банковским чеком. И теперь он свалил заботы на вас, разве не так? А сам прохлаждается где-нибудь в Каннах с очередной блядью!

Утомленная этой эмоциональной вспышкой, она откинулась на спинку стула и принялась обмахиваться легким шарфом.

— Я специально приехала из Америки, чтобы поддержать его. Просто Эрнест очень скрытен. И любит приврать, это у него от отца… Никогда не поймешь, что у него на душе, где правда, где ложь. Он звонил мне в Штаты несколько раз — был сильно пьян, плакал, жаловался, просил приехать… Но с ним это бывает, я тогда не придала особого значения. Думала, он со своей девочкой поссорился. И вдруг узнаю, что Эжен упрятал его в сумасшедший дом! Ничего не сказав мне! Ну так расскажите мне, что с ним, как вы его тут лечите? Электрошоком?

«С истероидами бесполезно затевать полемику, они не слышат логических доводов. Только простые односложные фразы без какого-либо двойного толкования…» — вспомнились Шаффхаузену его собственные слова, которые он из раза в раз повторял своим студентам-медикам на лекциях по типам нервных расстройств. И вот перед ним сидит ярчайший представитель этого типа и требует от него отчетов.

«Может, мне удастся убедить графа, чтобы он оплатил и ее лечение?» — понимая всю безнадежность этого вопроса, тем не менее позволил себе помечтать Шаффхаузен. Какую практику он устроил бы своим лентяям из Сент-Эньяна!

— Мадам, — твердым ровным тоном проговорил он — до тех пор, пока вы не оставите свой требовательный тон и привычку искажать мою фамилию до неузнаваемости, я говорить с вами отказываюсь. Спуститесь в холл, отдохните там в кресле, попейте лимонад, а потом возвращайтесь сюда и, возможно, нам удастся достичь взаимопонимания. А сейчас, прошу меня извинить, меня ждет обход моих пациентов.

«Ах ты, старый мудак!» — разозлилась Элен. — «Хочешь меня спровадить? Ни хуя у тебя не выйдет. Буду сидеть здесь, даже если мне придется пустить корни в пол!»

— Вы так и не сказали мне, месье… врач, когда я смогу увидеть сына. Полагаю, я имею на это право? Подожду, пока вы закончите обход, все равно сейчас в городе все закрыто, но после — после вы мне расскажете об Эрнесте.

«Наверняка еще и импотент.»

Она легко сбежала вниз по лестнице и, к своей радости, обнаружила в приемной симпатичного молоденького ординатора.

Едва дверь за экстравагантной мадам закрылась, Шаффхаузен набрал внутренний номер дежурного ординатора и коротко проинструктировал его относительно поведения с ней. Потом сделал еще один звонок в особняк Сен-Бриза, но графа не было в доме, они с сыном, видимо, ушли гулять или поехали на залив. Доктор попросил слугу передать графу, чтобы тот связался с ним при первой же возможности.

Сделав все, что зависело от него, и дав распоряжение врачам начинать обход без него, он заказал себе чай и около часа прождал в кабинете звонка с виллы графа, занимаясь записями и счетами. Но вот аппарат радостно задребезжал, и Шаффхаузен отложив в сторону дела, приготовился к серьезному разговору.

— Доктор Шаффхаузен на проводе. Слушаю вас.

— Доктор, простите, если помешал, но… эта мадам начинает сильно нервничать и требует, чтобы ее немедленно проводили к сыну… — приглушенным голосом сообщил в трубку Жан Дюваль. На заднем плане фоном доносились визгливые вопли мадам Верней.

«Она мне всех пациентов распугает, дура чертова!»— сердито подумал Эмиль и кратко ответил:

— Я спускаюсь.

Достигнув холла, он остановился в дверях, спокойный и монолитный, как скала во время бури. А буря в пестром наряде цыганки бушевала у стойки ординатора, да так, что ему оставалось только прятаться за ней от мелких предметов, которые мадам то и дело извлекала из своей бахромчатой котомки и швыряла в него, сопровождая каждый бросок новым потоком