Я невольно начал фыркать, потому что картина предстала передо мной, как наяву.
– Папа изобразил ужас, но актер из него никудышный, – продолжала Фергия, а я отметил, что она вдруг перешла с нейтрального «отец» на домашнее «папа». – Вернее, перед начальством он прикидываться умеет, но с мамой это не работает. Поэтому она оценила выражение его лица, огляделась и велела: «Вылезай из шкафа, мерзавка! За побег наказывать не стану».
– Ничего себе у вас отношения!
– С мамой у нас прекрасные отношения, – заверила она. – Если она сказала, что не будет наказывать, значит, не будет.
– За побег, – уточнил я.
– Да. За все остальное влетело, но так… умеренно. И, по правде сказать, – добавила Фергия, – теперь я думаю, что они всё это подстроили.
– Ваши родители?
– Нет, мама с дедом. Говорю же, из папы плохой актер, поэтому его разыграли втемную… как обычно, – вздохнула она. – Ну очень уж вовремя мама уехала, никого не поставив в известность, у нас с дедом случился скандал… Ну а поскольку папу они оба отлично знают, то могли предположить: он, скорее всего, станет дожидаться маму, чтобы разобраться во всем на свежую голову. В одиночку против деда он выступить не рискнет, так что вряд ли бы повез меня домой. Вот и всё.
– Думаете, Лауринь не догадался?
– Во всяком случае, не сразу, – подумав, ответила Фергия. – Я ведь не играла, он это видел. Так что меня тоже подставили!
– А с какой целью? – поинтересовался я.
– Мама потом как-то обмолвилась, что папа по-настоящему раскрывается только в критических ситуациях. Так-то он с виду сухарь-сухарем, доброго слова не дождешься, – хмыкнула она. – Но когда ему в объятия упала заплаканная измученная дочь, которая не иначе как сбежала от врагов и которая прежде с ним разве что здоровалась, и то не всякий раз… Если это не критическая ситуация, тогда что? Вот он и делал что мог. И, должна отметить, мама права: папа на людях и наедине с кем-то из нас – два совершенно разных человека. И второго я бы, может, никогда и не узнала, если бы не это представление…
– Манипуляторы, – заключил я. – Что ваш прадед, что матушка. А вы в кого больше удались? В них или в отца?
Я не стал уточнять, что интересуюсь этим ради собственной безопасности. Иметь соседкой Фергию Нарен, судя по всему, то же самое, что жить на вулкане, так что лучше разузнать побольше о его нраве – вдруг удастся предсказать извержение и вовремя убраться подальше?
– Сложно сказать. Дед ворчит, что в него, такая же упрямая. Но они с мамой ничуть не лучше, так что наверняка не скажешь. Магией-то, ясное дело, в них…
Фергия вдруг осеклась и замерла, сделав мне знак молчать и прислушиваясь. Потом сказала:
– Вы вот спросили: как он завоевывал авторитет в моих глазах. Но все дело в том, Вейриш, что как раз это мне не было нужно. Мне и без того хватало авторитетов, причем доказанных: мама и дед всегда рядом!
– Тогда чего же они добивались?
– Я думаю, хотели, чтобы у меня перед глазами был пример человека, который умеет любить, – просто ответила она. – По-настоящему.
– Не хотите же вы сказать, что они…
– О нет, нет! – Фергия замахала руками. – Конечно, мама и дед меня любят! И друг друга тоже, и папу… но по-своему. С оговорками, не безрассудно и безоглядно.
– Даже вас? – не поверил я.
– Наверно, – пожала она плечами. – Иначе попросту не умеют. И даже то, на что способны, не умеют выразить! Вот вы часто говорите Аю, что любите ее?
– Постоянно, – ответил я. – Есть мнение, что от частого употребления слова истираются и теряют первоначальное значение, но я в это не верю. И Аю не верит. Тоже говорит. Пока не могла сказать – показывала жестами…
– Ну вот. Это важно, – серьезно сказала она. – И это далеко не всем дано, поверьте.
– Любить или говорить об этом?
– И то, и другое. Со вторым, как ни странно, у многих сложнее, чем с первым. Я никогда не слышала, как мама говорит, что любит папу, хотя это сложно не заметить, если знаешь ее много лет. Даже когда задавала ей прямой вопрос, она всегда уходила от ответа, – произнесла Фергия. – Не знаю, может, наедине она способна такое шепнуть, и то сомневаюсь… Чувство есть, а слов нет, такая вот напасть!
– Хуже, когда наоборот, – заметил я.
– Верно, встречались мне любители плести словесные кружева. Наверно, не одна глупая бабочка угодила в эти сети, да только я не из таких, – улыбнулась она.
– Да уж, вы тот еще шершень…
– Вы мне льстите, Вейриш, – усмехнулась она. – Это теперь, а в ранней юности я вполне могла бы попасться, был случай… Наверно, меня уберегло именно то, что я хорошо знала, как звучит искреннее признание, пускай и неуклюжее.
Воцарилась тишина, только сухие ветки потрескивали в костре. Скоро уже они должны были прогореть.
– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я, когда пауза сделалась гнетущей.
– Вам? Что вы, Вейриш, – покачала головой Фергия. – Я говорила вовсе не для вас.
– А для кого?
– Для того, кто ждет в темноте, – ответила она. – Не желает подойти к огню, но жадно слушает истории о чужой любви. Ну же, покажись, незнакомец! Мы не причиним тебе вреда, если ты не нападешь первым!
Клянусь, рубаха на спине у меня сделалась мокрой от холодной испарины, когда черный песок, который Фергия заботливо собрала в одну кучу, волшебным образом отделив от обычного, вдруг взвихрился, хотя ветер почти утих.
Черный смерч, прекрасно различимый на фоне звездного неба, подсвеченный костром, завис напротив нас, покачиваясь на месте.
– Кто ты? – негромко спросила Фергия. – Я – Фергия, это Вейриш. А тебя как зовут?
Я не успел ее остановить: опасно называть имена таким созданиям! Впрочем… таким – это каким? Я не мог сообразить, что передо мной такое, хотя, казалось бы, многое слышал о чудесах пустыни. Хуже того, я не ощущал магии неведомого существа… или лучше было назвать его явлением?
– Ты, наверно, не в состоянии говорить, когда пребываешь в таком виде? – продолжала Фергия. – Так, может, примешь человеческий облик? Я слышала, духи пустыни способны на это, а ведь ты один из них, верно?
«Джаннай? Неужели они действительно существуют?» – мелькнуло в голове.
– Ночь уже перевалила за середину, – сказала Фергия. – Третья ночь. Ты знаешь, что случится на ее исходе, верно?
Если это действительно джаннай, и если древние законы все еще действуют, он должен будет убить нас, чтобы остаться в живых, иначе поутру от него останется лишь горстка песка. Вдвоем мы, наверно, справимся с ним, но чего это
