Только в школу вернулся , а меня директор вызывает, смотрю там Ивюньчикова сидит вся в слезах. Он мне сразу с порога: "Ты шо это уважаемого учителя обижаешь, наговариваешь на нее, ученик опоздал на урок, а ты ей говоришь, что выгнала, нехорошо". Я так молча ему объяснительную сунул, смотрю, читает и как сыч надувается. "Так я пошел", - говорю и вышел вон с кабинета. Так эта дура на меня телегу накатала в горком партии, что я де нарушаю в школе психологический климат, полицейские методы ввожу и т.д. Короче, врагов у меня с каждым днем становилось все больше и больше.
А тут еще Шундиков предложил провести городской семинар завучей по нашему эксперименту. А учителя открытые уроки проводить отказываются, пришлось нам с Шундиковым самим уроки проводить, да еще еле уговорил двух новеньких . Во время таких семинаров в столовой устраивают торжественный обед для гостей и, как обычно, во время перерыва все возбужденные и голодные направились к столовой, а там закрыто.
Захожу на кухню, спрашиваю, в чем дело, а они отвечают, что Чакина приказала устроить санитарный день в столовой./ Она в это время заменяла больного директора/. Зав столовой с радостью это сделала, так как злая на меня была. Рацион в столовой для детей скажу вам честно был не ресторанный: сухая перловка да салат из гнилой свеклы , а тут как-то подходит ко мне зав столовой и говорит: " Мы тут продукты получили: рыбу красную, колбасу копченную, горошек зеленый, гречку. / В магазинах, конечно, всего этого не было/, вам в кабинет принести или вы сами зайдете. Я говорю, что ничего мне не надо. Так она обиделась на меня.
И надо отдать должное гостям, они сделали вид, что ничего не произошло, и пробыли до конца семинара. А еще меня достала профорг Вороньева, видно по привычке, как она бегала к старому завучу, так и ко мне стала бегать. "Вы знаете, что завхоз после работы с черного хода краску, которая закуплена для ремонта школы, продает жильцам соседних домов, а потом родителей учеников и классных руководителей заставляют доставать краску. А сегодня во время политинформации Кралева сидела и вязала, а дети уроки на завтра делали". Надоело мне это, вызвал я Кралеву и говорю: "Ты что это во время политинформации вяжешь, а не разъясняешь политику нашей Партии". "Откуда вы это взяли?" "Вороньева сказала",- говорю. Так с тех пор они здороваться друг с дружкой перестали, а заодно и со мной. А Кралева на собрании заявила, что я под дверьми подслушиваю,/ видно Вороньева ей сказала, чтобы себя выгородить/, что на уроках делается, а Ивюньчикова ее поддержала.
У нее, после того как плотник отремонтировал полки, исчезла новая серия детской всемирной литературы и тут же на нее поступила анонимка с перечислением всех инвентарных номеров. А так как она акт на списание этих книг принесла мне на подпись, директора тогда не было, она сделала вывод, что анонимку написал я, т.к. видел номера книг в акте. Если бы Штирлиц знал бы о моих способностях, мгновенно запоминать десятки многозначных чисел, он бы мне позавидовал.
Было у меня еще много других способностей, так, например, два раза в год 1 мая и 7 ноября я был ответственным за портрет Ленина. А портрет скажу вам был потрясающий, 5 метров высоты, на велосипедных колесах и тащить, вернее катить на демонстрацию его должны были 5 учеников первую половину пути и потом их сменяли другие. Во время многочисленных остановок он был прекрасным укрытием для пьянчужек с других колонн, которые тут же сбегались отметить праздник, разливая по стаканам или прямо с горла. Так вот серьезная проблема была в том, что, до трибуны сбежать было невозможно, по бокам колонны демонстрантов стояло оцепление из солдат, милиционеров, кгбистов и партийных работников, зато после трибуны стройные ряды мгновенно распылялись, нередко оставляя на поле боя брошенные лозунги и транспаранты.
С работниками предприятий было проще, им за возвращенный инвентарь полагались отгулы, премии и т.д. а школьников нужно было уговаривать, чтобы донесли до машины, и это удавалось только мне. Помню, был такой случай, мы уже подходили к трибуне, смотрю нет одного ученика, как он умудрился проскочить сквозь оцепление, ума не приложу. Я уже валидол сосу, вижу, возвращается и раздает друзьям мороженое на палочке. Тут же из оцепления подскочил инструктор нашего райкома партии и как заорет: "Вы что, с ума сошли, мимо трибун с мороженым, немедленно убрать". Ребята испугались и мороженое в карманы затолкали, а когда под звуки бравурной музыки с гордо поднятыми головами мимо трибун пошли, вообще о мороженом забыли.
И только когда Ленина начали на машину затаскивать, заметили, что из карманов течет.
А еще наша школа боролась за право носить имя Ворошилова, и как то на собрании Кралева предложила его музей в школе создать: "У меня,- говорит, уже экспонат есть - штаны Ворошилова", а Темнилов взял да и спросил у нее: "А как же он от тебя без штанов ушел?"
А еще она создала клуб интернациональной дружбы, естественно для переписки нужны были средства, а у школы денег как всегда не было, так она догадалась детям объявить, чтобы на марки деньги приносили. Сколько собрала, не знаю, но на следующий день пригласила друзей в ресторан свой день рождения отметить, и там, под пьяную лавочку призналась, что заплатила завгороно 100 рублей, чтобы в школу устроиться, на что подружка фыркнула: "Да это еще ничего, в Ленинском районе за устройство на работу заврайоно 300 берет".
А она еще рюмочку выпила, прослезилась и говорит: "А еще я Чакиной хрустальную вазу подарила, которая мне от бабушки досталась, чтоб нагрузку хорошую дала мне". Но кульминацией моей деятельности в должности завуча стала очередная анонимка, подписанная лучшими учителями школы. То, что подписи мог
