— Но на мосту? Почему ты не остановил Долинина, не заступился за меня?

Тут не нужны были объяснения. Слон, как всегда, струсил. Он испугался законодателя, испугался изгнания из проги, испугался собственной смелости. А Эйприл его не выдала. Скорее всего, тогда она не верила, что Долинин, который ее боготворил, способен причинить ей страдания. Однако предательство свершилось.

Эйприл так разволновалась, что ее вновь начало колотить — проснулись ли остатки демо–личности, брала ли верх старость. Слон попытался коснуться ее ладони — Эйприл отстранилась.

— Я обязан вам напомнить! — окликнул их Артем. — Надо сделать выбор! Ваше биологическое время кончается, — он подошел ближе, — либо я отправляю вас в Митридат–град, либо вы проходите полную реабилитацию.

— И что нас ждет после? — тихо спросил Слон, не сводя глаз с Эйприл.

Артем Жданов пожал плечами:

— Вопрос выбора. Мир вокруг велик и реален. Вы, конечно, останетесь стариками — биологические часы не отменить, — однако сильными и здоровыми стариками. А можете вернуться к бессмертию.

Для Слона в словах мальчишки прозвучала горькая ирония: зачем нужно бессмертие, если нет самого дорогого?

— Сколько мне осталось? — спросил он Артема.

— Я не знаю. Я не знаю, каков запас вашего организма, как вы пройдете восстановление.

Слон понял: назад дороги нет. Он вздохнул и решительно сказал:

— Я остаюсь здесь.

Артем кивнул, глянул на Эйприл–Апрель. Слон ждал ее ответа, напрягая слух, но женщина молчала.

— Я читала, что древние боги всегда завидовали смертным, потому что те могли беззаветно любить, — тихо произнесла она. — Нам осталось мало, но…

На траву опустился лист — кто–то еще спрыгнул с Объездного моста. Артем поспешил к новому эльфу, увидел его и вскрикнул от неожиданности.

— Ангелы… Чертовы ангелы… — пробормотал Долинин с последним вздохом.

Татьяна Томах

КОРОЛЕВА И ЦЕРБЕР

О том, что его мама — королева, Игорь узнал в двенадцать лет. И, конечно, сразу решил ее спасать. А как иначе?

А до этого он жил с папой на острове и ни о чем таком даже не подозревал.

Остров был большой и маленький. В зависимости от расстояния. Насчет расстояния Игорю объяснил папа, когда они в первый раз летали на планелете. Планелет, похожий на пузатого блестящего жука, жил в гараже за домом. Когда его выкатывали наружу, он недовольно поскрипывал и с неохотой переставлял хрупкие суставчатые лапки. Мартин, тоже недовольный и хмурый, оглядывал «жука» со всех сторон, простукивал, протирал мягкими тряпочками и поил тягучим, остро пахнущим маслом, а потом залезал под плоское брюхо и что–то там подкручивал и настраивал. Заодно приспосабливал Игоря подавать нужные ключи и рассказывал ему про гравитацию и магнитные поля. «Жук» вздрагивал, ворчал и иногда потрескивал крыльями. То ли ему было щекотно из–за ключей, то ли просто смешно от рассказов Мартина. Уж он–то в гравитации и полях разбирался всяко больше присутствующих.

— Ну, готово дело, — говорил Мартин, вылезая из–под «жучьего» брюха, взъерошенный и грязный. Делал строгое лицо. — Имейте в виду, Павел Толич, на этот раз даю гарантию, а дальше не знаю.

— Дальше и поглядим, — непривычно покладисто соглашался отец. Видно, он тоже знал, что в следующий раз будет то же самое. Мартин и «жук» сперва поворчат друг на друга, а потом все равно договорятся, и «жук» опять согласится полетать.

Сверху остров был как кот, свернувшийся клубком. Желтая лапка узкого мыса, мягкое брюхо песчаного пляжа, круглый мохнатый бок, заросший лесом, острые уши северных скал и мерцающий глаз водопада. А дремал кот на ярко–бирюзовой, расшитой белыми пенными узорами, подушке. Посреди синего–синего моря.

— Что, нравится? — спросил отец, должно быть, услышав, как сын затаил дыхание, разглядывая чудесного морского зверя, баюкающего в лапах маленький, почти неразличимый дом.

Игорь молча кивнул.

— Запоминай, — сказал отец. — Запоминай, какой он. Вблизи этого не видать.

— Чего?

Отец наклонился, прижался щекой к виску сына и вытянул руку. Шевельнул пальцами, примеряясь, и уложил на свою ладонь весь остров целиком.

— Знаешь, почему говорят «как на ладони»? Видно, как на ладони? Потому что только вот так ты можешь увидеть верно. Когда хочешь что–то рассмотреть и понять, нужно смотреть правильно.

— Как?

— Все думают, что для этого нужно смотреть вблизи. Чем ближе, тем лучше. Ближе, ближе, потом тыкаются носом, а потом и вовсе вроде как упираются лбом в стену. И начинают туда биться. О то, что им кажется стеной. А на самом деле — об то, что они хотели увидеть. А так увидеть ничего нельзя, можно только сломать. Или свой лоб или то, что ты хотел узнать. Понимаешь?

— Не знаю, — смутился Игорь.

— Неважно. Потом поймешь. Запомни: любить можно только то, что знаешь. А чтобы узнать и понять, надо правильно посмотреть. А смотреть надо обязательно по–разному. Иногда — вблизи, иногда — издалека. Только издалека видно все целиком.

— Как на ладони? — уточнил Игорь. Неуверенно протянул руку, как недавно отец, и робко погладил островного кота по загривку. Планелет качнулся, кот повернул голову и подмигнул блестящим глазом–водопадом.

Игорь вспомнил, как они с Аш–о–Эхом охотились там, в ледяной прозрачной воде, под тугими, сбивающими с ног струями, на быстрых рыб. А потом грелись на теплых камнях, стуча зубами, и смотрели на облака в небе. Вокруг шумел лес, шелестел листьями, напевал по–птичьи, бормотал по–обезьяньи, шелестел по–змеиному. Из влажного сумрака среди валунов выскользнула ящерица, стекла серебряной струйкой к его лицу, замерла, уставившись блестящими глазами. Словно спросила: «Ты наш или нет? Можно с тобой поделить этот горячий камень, солнечный свет, небо, запах моря и лесную зыбкую тень?» «Бери, не жалко», — предложил Игорь. «И ты — бери», — согласилась ящерица, успокаиваясь и укладываясь шершавым брюшком на горячий камень, прижмурив янтарные в крапинку глаза.

Игорь вдруг вспомнил этот день и еще сотни других. Солнечных, когда можно до темноты бродить с Аш–о–Эхом в лесу, лазать по скалам, нырять за ракушками с мыса; и дождливых, когда можно есть оладьи с яблоками на кухне у Розы, сидеть с папой в библиотеке, листать книги, гладить сонного Цербера, смотреть в заплаканные окна на серое море… Все эти дни — целая жизнь Игоря — принадлежали острову. Они были как точка в длинной, тысячелетней, жизни острова. И если сейчас можно было бы каким–то волшебным образом увидеть сверху самого Игоря, разговаривающего с той ящерицей, он тоже был бы как точка, меньше пушинки на мохнатом боку огромного острова. Огромного — потому что нужно несколько дней, чтобы пройти от одного края до другого, и много лет,