Под покрывалом прима быстро взмокла — ночь тепла да и открытый настоящий огонь на расстоянии вытянутой руки. Эйприл скинула покрывало с плеч, стала смотреть на взлетающие искры, взглянула на небо — сотни ярких огней уставились на нее. Звездное небо! Страшно под пристальным взглядом звезд. Чувствуешь себя мелкой мошкой, которую могут наказать за неправильное поведение. Хорошо, что этого ужаса не видно в Митридате. Там постоянный полдень, равномерный солнечный свет. Пару часов назад прима видела в реальном времени то, что маленький пограничник назвал «закатом», и едва пережила это событие: показалось, солнце уйдет навечно, канет за кроны деревьев навсегда. Жуткий стресс, а тут еще какие–то крысы!
Прима взглянула на противного мальчишку и вдруг почувствовала жалость к нему: как должно быть страшно каждую ночь Артему Жданову! Один под черным небом, под пристальным взглядом злых огней.
Эйприл ощутила острую необходимость помочь ему. Она поняла, что так сразу уговорить дикаря уйти с ней в Митридат–град не получится, однако и оставлять его здесь не хотела.
— Звезды меня пугают, — призналась Эйприл, начиная разговор издалека.
Артем бросил на нее удивленный взгляд.
— Они такие злые. — Прима поежилась. — Так смотрят… Бр–р–р!
— Что же тут страшного? — Мальчишка пожал плечами, взглянул на темное небо. — Красиво. Ночное небо — окно в бесконечность, во Вселенную.
Он вздохнул, задумчиво тронул тлеющую палку:
— Когда кончится моя практика здесь, попрошусь на орбитальную станцию. Если повезет, если пройду отбор, то возьмут в экспедицию.
Эйприл не понимала, о чем идет речь. Кажется, этот ребенок собирался добровольно уйти во тьму, ближе к жутким звездам, и говорил об этом как о мечте. Ужас!
Артем заметил ее удивленный взгляд, смутился.
— Но ведь там очень опасно, — заметила прима.
— Подумаешь! Я сделал свой выбор. — Он оживился, указал пальцем на приму. — Митридат–град сделал свой выбор, ведь так? Живет, совершенствует проги, которые решают все за людей. А мы строим надежные машины со своими прогами, изучаем пространство и время, а не создаем инсталляции, в которых потом путешествуем.
«Не поспоришь», — поняла прима. Выбор человека нельзя изменять.
Артем вдруг взмахнул рукой, и зазвучала знакомая для Эйприл композиция:
Так много звезд теснится в рамеМеж переплетами окна.Они сверкают вечерами,Как золотые письмена.Эйприл замерла. Она не ожидала, что в Подмостках слушают ее композиции. Пусть запись наверняка пиратская, но… Эйприл почувствовала, что улыбается. Правда, «Звезды в окне» — ее старая работа, текст к ней написал сам Долинин, и поклонники в Митридат–граде, услышав ее, были ошеломлены.
Приме стало приятно.
— О! Ты знаешь мою композицию? — Она улыбнулась. — А последний хит слыхал? «Танцуйжетанцуй»?
Артем вновь смутился.
— Нет, — честно ответил он. — Мне нравятся ваши ранние песни.
— Почему? Мне пишет мой законодатель Долинин. Вот послушай! — Она постаралась напеть новую композицию: — Ты вынял из меня душу! Танцуйжетанцуй!
Мальчишка слушал, глядя на пламя костра. Танцевать не хотелось.
Прима умолкла.
— Ну, во–первых, не «вынял», а «вынул», — тихо заметил Артем, пряча улыбку, но довольная собой прима не обратила на это внимание — голос ее почти не подвел.
— Словообразование — одна из черт гениального автора, — отмахнулась она.
— А во–вторых, Долинин ваш не пишет, а ворует.
Артем не хотел вновь затевать спор с эльфом, но и врать не собирался.
— Ты снова начинаешь? — Прима разозлилась. — Почему ты постоянно со мной споришь?
— Я не спорю. Я говорю правду.
— Хорошо. — Она старалась держать себя в руках. — И кто, по–твоему, написал эти композиции?
Артем посмотрел на нее и ответил:
— «Звезды в окне» — стихотворение Самуила Маршака, а музыка… наверное, Долинина.
Эйприл вскочила, в отчаянье сжала кулачки. Она еще хотела ему помочь! Противный, несносный мальчишка!
— Зачем?! Зачем ты мне противоречишь?! Ты постоянно врешь! — кричала прима, и горячие слезы текли по ее щекам.
Эйприл вытерла их ладонью, обошла костер и показала Артему мокрые пальцы.
— Вот! Видишь? Это дорогостоящая прога «слезы»! Она работает! Ты говоришь, что проги тут не работают, а она — действует! Понял?! Работает! И ты мне врешь!
Артем смотрел на нее снизу вверх и молчал. Эйприл хотела ударить его по рукам, оттолкнуть. Пусть знает! Пусть не думает! Знает что? Не думает о чем?
Приме вновь стало холодно. Она вернулась на место, укрылась покрывалом и отодвинулась подальше от костра.
Артем достал из рюкзака краюху хлеба, нарезал ее ломтями. Потом налил уху в две глубокие миски.
— Уха готова. Вам надо поесть, — сказал он, подходя к приме. — И отдохнуть.
Эйприл откинула покрывало, склонилась над миской, вдохнула аромат. Хлеб оказался особенно вкусным, а уха прекрасно его дополняла. Приме даже показалось, что она никогда в жизни не ела ничего вкусней. Она старалась не спешить, но уха все равно закончилась подозрительно быстро. Эйприл поглядела на казанок у костра — может, там еще осталось немного и Артем…
Мальчик осторожно взял ее пустую миску, налил добавки и сунул в руку примы ломоть хлеба.
— Спасибо, — прошептала Эйприл.
Наевшись, она сидела, бездумно уставившись куда–то в траву, и вдруг заплакала.
Огромный лист на толстом жгуте спустился с фитомеда, подкрался к ней сзади и обнял за плечи. Плачущая прима не сопротивлялась — покорно свернулась калачиком в его объятьях.
Когда лист со своей ношей спрятался в кроне дерева, Артем облегченно вздохнул. Так будет лучше. Эльф выспится, успокоится, демо–личность окончательно сойдет на нет. Потом Апрель сможет принять решение.
Артем очень хотел, чтобы Апрель осталась. Он пограничник, помогает старикам из Митридат–града на первых порах освоиться в Подмостках, а решают они сами. Главное, ситуация не вышла из–под контроля и помощь оперативного отряда не понадобилась. Артем довольно улыбнулся сам себе — это хорошо!
— Разревелась тут, — деловито проворчал он, снимая котелок с костра. — Слезы у нее текут по проге! Совсем свихнулись на прокачке тела и мозга. Удовольствие им подавай, усиленное и круглосуточное! Что вы понимаете в удовольствии?
* * *— Черт! Дьявол! — сипел Долинин, пытаясь стряхнуть с себя золотую пыль и подняться на трясущиеся ноги.
Тело выглядело отвратительно: кожа сморщилась, покрылась пятнами. Голос изменился, руки и ноги слушались плохо. Долинин ругался, барахтаясь в листе, словно неуклюжий жук. Он перевернулся на живот, пытаясь отжаться руками и приподняться.
— Давай, развалина! Давай!
Кто–то взял его за плечи, поднял, помог сесть. Долинин удивленно уставился на крепкого старика, чем–то похожего на…
— Это я — Слон, — сказал старик.
Долинин заметил, что телохранитель выглядит лучше. На коже не видно старческих пятен, руки еще достаточно сильны, осанка правильная, темные волосы с проседью, но густые.
