— Тебе снова не заплатили?

— Мне даже премию перевели.

— Тогда не понимаю.

— Мариш, нам надо поговорить.

— Ты мне изменил?

— Не уверен… Вряд ли… Это не самое страшное. Давай в дом зайдем.

— Ладно, загоняй машину, я ворота закрою.

В комнату не пригласила. Посадила на кухне за пустой стол, села рядом и приказала:

— Говори.

— Если коротко, то нашему миру конец и я не могу это остановить.

— Издеваешься?

Я все ей рассказал.

Она внимательно выслушала и спросила:

— Что, прям совсем как я?

— Меня взломали, Мариш, как ножом консервную банку.

— Я была уверена, что у нас особенные отношения, неповторимые. А ты с этой виртуалкой как со мной! Что, совсем никакой разницы?

— Это же ты была! Технологии такие, Мариш!

— У Зевса такие технологии были, когда он к мамке Геракла приходил, мужем прикидываясь!

— У нее кожа твоя, волосы твои, запах твой.

— А душа–то, Леш, душа? Как же ты без души меня обнимал?!

Не дождавшись ответа, она встала и подытожила:

— Вот так живешь–живешь, думаешь о высоком, хочешь чего–то правильного добиться в жизни, чтобы в могилу не скотиной уйти, а какая–то виртуалка задницей перед мужем покрутит и уведет его.

— Время нынче такое, Мариш. Технологии!

— Всегда так было! Библию почитай. Или историю Руси. Древние у тебя технологии!

— Скоро линзы и пояски им не понадобятся. Следующий шаг мы вообще не заметим.

— Леш, они так со всеми могут? С каждым?

Я кивнул.

— Так придумай что–нибудь! Ты же со словом работаешь! Придумай! С мифологических времен эта гадость нас губит. Пора менять концепцию!

— Мариш, я не самый умный человек на этой планете.

— Я не для планеты прошу — для себя. Говори! Как дальше жить будем?

— Не знаю, Мариш. Прости.

В ней будто что–то сломалось.

— Ладно, все равно ты у меня самый лучший.

Она стянула косынку, придвинулась и положила голову мне на плечо.

В сенях загрохотали алюминиевые бидоны. Маришка выпрямилась. В кухню вошла Клавдия Ильинична. Нарядная цветастая блузка, вязаная кремовая жилетка, черная юбка и черные кожаные сапоги. Лицо добродушное, румяное.

— О, приехал писатель, не запылился! Будьте здоровы! — Ироничный поклон в мою сторону.

Я не двинулся.

— Ну как ему твое белье? Оценил кружева?

— Мама, это сюрприз! Планировался. Ты пьяна?

— Тю! Не показывала еще? Так в этой робе и встречала мужа? Беда с вами!

Она присела на табуретку у стола.

— А я у Зябликовых была! Они телек новый купили. Меня позвали обмыть! Огроменный! Смотришь — как в раю. Сидят, балдеют. Я тоже разомлела. Еле ушла.

— Не завидуйте, Клавдия Ильинична, — отстраненно сказал я.

— Чего?

— Тысячелетняя технология. Так они нас и ловят.

Маришка насторожилась.

Клавдия Ильинична угрожающе уперлась руками в край столешницы:

— Чего???

Я встал и, глядя прямо в ее пьяные глаза, продекламировал как на экзамене:

— Человек всегда должен совершенствоваться, расти интеллектуально и нравственно, развивать свой генетический потенциал. Если вам хорошо и вас все устраивает, значит, вашу личность взломали со всеми вытекающими. Развитие остановлено, вы уже не человек, дальше — деградация и рабство.

— Более или менее объективный критерий, — согласилась Маришка. — Только немного не по адресу.

Клавдия Ильинична обмякла.

— Виноват, Клавдия Ильинична, это я о своем, просто мысли вслух, чтобы не забыть. Вы тут ни при чем.

— Ханжа!

— Есть немного, не буду спорить.

— Это что сейчас было, доча?

— Концепция поменялась, мам. Растет человек!

— Чего?

— Потом объясню. А сейчас я быстренько переоденусь и мы побежали в яблоневые сады!

— Лучше сюрприз покажи! Нужны ему твои сады!

— Сюрприз будет вечером!

— Правильно, Маришка! Пусть потерпит, поработает над своим потенциалом! Ха–ха!

Мы уже вышли из дома, а я все еще слышал пьяный хохот Клавдии Ильиничны.

Павел Губарев

ПОКУПАТЕЛЬ, ПОКУПАТЕЛЬНИЦА

Посмотрите налево. Вы видите песок. Посмотрите направо. Снова песок. До горизонта. Посмотрите прямо перед собой. Вы видите то же, что и я, верно? Огромный торговый центр. Новенький, блестящий. Стоит нагло посреди пустыни. Посмотрите внимательнее на стену прямо перед собой — что вы видите? Отражение удивленного идиота средних лет. Который не знает, что делать, и разговаривает сам с собой от безвыходности.

И вот выражение его лица меняется с удивления на беспокойство. Он начинает догадываться, что сити–молл в пустыне — это не то, чего не может быть. А то, что он не должен видеть.

Отражение в блестящей стальной поверхности начинает хмуриться и соображать. Как ему быть? С чего все началось вообще?

«Три дня и три ночи бился принц с драконом. И наконец победил его. Все три головы чудища дымились у ног героя. Путь к башне был свободен. Храбрый принц зашагал по ступеням витой лестницы. На самом верху, за дубовой дверью, за чугунными засовами, за тяжелым замком, была темница. Там ждала прекрасная девушка, обещанная принцу в награду старой колдуньей. Одним ударом стального меча он разрубил засовы и отворил дверь. Но обманула принца колдунья. В темнице была не прекрасная девушка. На широкой кровати, на нежных шелковых простынях, под бархатным пологом, сидел прекрасный юноша».

Я читала вслух. Неожиданно папа забрал у меня планшетку и сказал маме, что если он еще раз увидит у меня эту сказку, он сломает планшетку об колено. Я замолчала. Мама тоже ничего не говорила. Папа сказал маме: «И не надо закатывать глаза» и бросил планшетку на пол. Потом они стали спорить. А я не слушала. Я подобрала планшетку и стала читать про себя.

«…фея открыла пузырек со снадобьем и чихнула. По дворцу поплыл запах апельсинов, заморской халвы, молодых яблок и кока–колы. Придворные ахнули. Лошади за окном заржали, плотники перестали стучать молотками и почему–то вспомнили о своих любимых женах. А жены у плотников в том королевстве были, поверьте, пусть и простушками, но самыми красивыми простушками на свете. И вот несчастный Конвальд выпил снадобье, и ослепительное сияние разлилось по всей зале. Зажмурились даже портреты королей, висящие на стенах. А когда сияние утихло, прекрасный юноша превратился…»

Мне сказали идти в свою комнату. Я вышла, мама с папой продолжили ругаться, только еще громче. Я зашла в свою комнату, села в кресло и стала рисовать принца с юношей, пока никто не видит. Потом громко хлопнула дверь. Папа ушел.

Я вышел из шлюпки и огляделся. Песок. Пустыня. Облупившаяся краска на стенах плюгавого автоматизированного космодрома. Это не жилая планета, это полустанок. Хуже и быть не может. Я толкнул люк, но хлопнуть от души не получилось — он закрылся с мягким чмоканьем. Местное солнце припекало. Как же нелепо все это смотрится со стороны, дурацкая картина: