– Я не смогу так жить.

– Многие живут.

– Я не спрячусь от этих людей, от Д. Д. Они найдут меня в приюте для бездомных так же легко, как в моем любимом ресторане.

– Тогда возвращайся к жене.

– К ней? Она поймет, что случилось, как только увидит меня, поймет, что я продал их всех. И тут же позвонит Д. Д.

Джейн промолчала.

– Я прошу вас. Хорошо? Я вас прошу. Паспорт и бумажник.

И опять она показала на дверь.

– Вы представить себе не можете, что они со мной сделают. Представить не можете.

Это не доставляло ей удовольствия, не грело ее сердце – долгожданная месть! – не давало ощущения, что она поправляет весы Фемиды. Она знала только одиночество, которое испытывает единственный выживший после кораблекрушения: он плывет на палубных досках и поломанных багажных ящиках под небом, где нет ничего, кроме солнца, а вокруг – все то же штилевое море.

Голосом, в котором не осталось не только надежды, но и отчаяния, очищенным от эмоций, кроме, возможно, экзистенциального страха, Ларкин сказал:

– Я плохо переношу боль. Я не позволю им… мучить меня. Если я брошусь на вас, вам придется пристрелить меня.

Джейн подняла пистолет без глушителя и взяла его обеими руками:

– Уходи отсюда.

– В вас нет жестокости, – сказал он. – Вы не будете стрелять так, чтобы ранить меня. Не позволите мне сойти с ума от боли.

Джейн больше не давала никаких обещаний. Ларкин вернулся к тому, что было его сутью, к роли самодовольного хлыща, причисляющего себя к избранным. На его лице появилась ухмылка.

– Ты уже покойница, дерьмо вонючее. Они узнают всё о тебе в комнате шепотов.

Он бросился на Джейн, и та два раза нажала на спусковой крючок. Первая пуля попала Ларкину в горло, отбросив его назад, вторая – в лоб, придав ему карикатурный вид, словно для того, чтобы показать в режиме предпросмотра лицо, которое он получит в глубинах другого мира, где горит огонь, не дающий света. Голова его откинулась назад, у костюма словно выросли крылья, и он упал, как падает птица, подстреленная в воздухе, с бесстыдно раздвинутыми ногами, приземлившись на дешевый алюминиевый стул с нейлоновой сеткой, которым он ни за что не позволил бы изуродовать двор своего дома в Беверли-Хиллз, где адвоката теперь ждала его вдова.

26

Огромные черные внедорожники без номеров, с тонированными стеклами, со включенными красно-синими мигалками, которые закреплены на стойке между стеклом окна и верхней рамой двери, с сиренами, разрывающими воздух резкими, как острое лезвие, звуками, мчатся чуть ли не вплотную друг к другу – три машины, везущие ударную группу из двенадцати человек. Они требуют, чтобы им уступали дорогу, и водители прижимаются к тротуарам из уважения к власти, потом они пролетают по пригородам, где пешеходы и люди, сидящие на крылечках, при звуке сирен исчезают, словно их никогда там не было. Последние две мили машины едут с выключенными сиренами – только рев двигателей и грохот покрышек, катящихся по разбитому асфальту.

Маршалл Аккерман сидит на переднем пассажирском сиденье первой машины. На нем джинсы, свитер и бронежилет, на коленях – пистолет, переделанный после покупки и ставший полностью автоматическим, с магазином на двадцать патронов. Два запасных магазина засунуты в кармашки на его боевом поясе. Если они захватят Джейн Хок врасплох и возьмут живой, так тому и быть, а если убьют, не будет ни наказаний, ни слез скорби. Это относится и к Рэндалу Ларкину.

Они замедляют ход и останавливаются у тротуара в полуквартале от объекта – образца унылой архитектуры середины прошлого века: храм промышленности, давно покинутый своим богом, – с перекошенными стенами, с раскрошенным цементом между бетонными блоками.

Если ворота закрыты, они переберутся через ограду. Но дужка замка спилена. Цепь легко снимается со стойки ворот. Ворота откатываются в сторону, почти без стука и лязга, и двенадцать человек, пройдя через них, окружают здание. С обоих его концов расположены подъемные двери для грузовиков и маленькие дверцы для работников. Логика подсказывает, что Джейн Хок должна была поставить машину с другой стороны здания, чтобы ее не увидели с улицы, затащить Ларкина внутрь (если, конечно, она это сделала) и лишь потом отправить седан в плавание по реке.

Руководители трех групп координируют свои действия по радио – благодаря гарнитуре руки их остаются свободными. Таким образом, никто не попадет под огонь от своих.

Аккерман пересекает порог вторым. Все, кто вошел в его группу, двигаются тихо и быстро и сразу же рассредоточиваются, оказавшись в гулком пространстве.

Им требуется несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Помещение длиной больше футбольного поля полно густых теней, кое-где царит полная темнота. Лишь в одном месте виден шар света – похоже, от газовой лампы. Бочки, всевозможный мусор. Пустой садовый стул. И еще один стул, не пустой.

Голова его закинута назад, лица не видно, но можно не сомневаться в том, что человек на стуле мертв: он слишком расслаблен даже для спящего. Люди Аккермана настороженно приближаются к нему, пока наконец не видят кровь на рубашке и костюме, служащую окончательным подтверждением. Лицо повернуто к потолку, черты его искажены от повышения давления при детонации, над переносицей – входная рана, но узнать погибшего все еще можно: это Рэндал Ларкин.

Если Ларкин мертв, значит Джейн Хок здесь нет. Вероятно, они опоздали всего на несколько минут.

Маршалл Аккерман говорит в микрофон, укрепленный на дужке, торчащей из уха:

– Мы опоздали.

Не успевает он произнести эти слова, как глухой звук сообщает им о взрыве зажигательного устройства. Затем вырастает густой гриб пламени, отчасти рассеивающий темноту и освещающий, среди прочего, целую гору бумажного мусора. Пламя поднимается футов на двадцать, потом опадает и расползается по сторонам, пожирая все, чего касается.

Может, Джейн Хок оставила здесь по неосторожности то, что могло бы привести их к ней. Поэтому Аккерману и его людям нужно бежать вперед, хватать все подряд, прежде чем огонь подберется к лампе и дым ослепит их. Но это намерение становится неосуществимым – их останавливает какое-то шевеление на полу. Поначалу кажется, что это взбесившиеся тени, порожденные и направляемые мигающим огнем, но вскоре оказывается, что это стая крыс, длиннохвостых, красноглазых: они покидают свои гнезда, охваченные пламенем.

Огонь подбрасывает вверх бумажные комья, закручивает их, гонит на вошедших – потоки воздуха быстро ускоряются по мере увеличения жара, сотни жар-птиц мечтают приземлиться на чью-нибудь голову, и тут Аккерман и его люди разворачиваются и бегут к открытым дверям, а крысы несутся по их ботинкам, хватаются за брючины и тут же отцепляются, попадают под сминающие их подошвы. Люди поскальзываются на