– И она познакомилась с мужчиной на этой конференции?
– Познакомилась с одним-двумя, которые ей понравились, но не нашла такого, перед которым, по ее выражению, была бы готова ходить на задних лапках.
– Но вы сказали, что с ней там что-то случилось.
Хейзел перестала работать и теперь, казалось, изучала сочетание формы и цвета в законченной части композиции, так, словно смотрела в прошлое сквозь стекло воспоминания.
– Это нелегко объяснить, Лютер. Но после озера Доменная Печь она изменилась. Стала спокойнее. Меньше смеялась над глупостями. Я имею в виду мелкие нелепости, с которыми мы постоянно сталкиваемся. Поначалу она говорила о конференции восторженно, но в общих словах, почти без подробностей, что было ей не свойственно. Кора всегда подмечала подробности, и, когда рассказывала вам о каком-то интересном случае, история получалась красочной. А тут через день или два она вообще перестала говорить о Кентукки. Несколько раз, когда я касалась этой темы, она отмахивалась, словно место было приятным, но все остальное стало разочарованием.
– Может быть, она все-таки познакомилась с мужчиной, – сказал Лютер, – с тем, кто показался ей особенным, и он обидел ее.
– Да, я думала об этом. Но потом решила, что дело в другом.
Хейзел повернула рабочий стол, подошла к окну и посмотрела на укрытый снегом задний двор, на рощицу елей, на сине-зеленые иглы, усыпанные снегом и украшенные декоративными цилиндриками шишек. Лютер, проработавший в полиции несколько десятилетий, знал, когда свидетель хочет что-то добавить, но его удерживает преданность к другу, стыд или другие эмоции и сомнения. Методики допроса часто не помогали открыть эту раковину, в которой лежала последняя жемчужина, и лучше было позволить встревоженному человеку следовать собственным представлениям о том, что допустимо, а что – нет.
Не глядя на него, Хейзел сказала:
– После возвращения Коры из Кентукки я несколько раз заезжала к ней и находила ее чуть ли не в трансе: она сидела, погруженная в свои мысли. Она выглядела… загнанной, по-другому и не скажешь. Приходилось обращаться к ней два-три раза, прежде чем она замечала меня. Вероятно, она боялась чего-то и не хотела говорить об этом.
«Паук, который ткал паутину в ее мозгу, – подумал Лютер, – и откладывал яйца в его складках».
После очередной паузы Хейзел сказала:
– Нужно мне было поднажать на нее. Проявить больше озабоченности. Больше дружеского участия.
– Вы не несете ни малейшей ответственности за то, что случилось в отеле «Веблен».
Хейзел посмотрела на него:
– Я знаю, Лютер. Знаю. И все же, черт побери, чувствую, что несу ответственность.
13
Джейн снова опустилась на стул, пододвинула его поближе к Ларкину, положила рядом сумочку и села так, что их колени чуть не соприкасались. Тепло улыбнувшись, она наклонилась и успокаивающе потрепала адвоката по левой руке:
– Как дела, командир?
Ларкин не знал, что думать о ней. Он оказался на некоем внутреннем перекрестке, где обескураживающим образом пересекались ярость, страх, чувство вины и замешательство, а также постоянно убывающая надежда на то, что он знает, как выкрутиться и оказаться в безопасности. Он сидел молча, не пытаясь ни оправдываться, ни придумывать доводы, ни лгать, чтобы изменить ситуацию в свою пользу.
– Ты здоров? – спросила Джейн. – У нас еще есть дела. Хочу, чтобы ты побыл здесь со мной. Нам теперь нужна ясность в мыслях, Рэнди. И чтобы не так, как раньше, – ни притворств, ни уверток, ни манипуляций.
Ларкин мог представить себе, как она узнала об «Аспасии», но явно был потрясен тем, что всплыло его соучастие в убийстве Сакуры Ханнафин. Он явно не помнил самых важных слов, сказанных им Лоренсу Ханнафину во время первого телефонного разговора – из тех, что прослушала Джейн. Когда журналист настаивал на повышении до редактора, полагая, что заслуживает благодарности, Ларкин ответил: «Ты забыл, что мы сделали для тебя всего год назад?» Сакура уже год как была мертва.
Для Ларкина Джейн была теперь не просто мучителем, не просто противником, тем, кого нужно обмануть с помощью слов или устранить с помощью насилия, к которому он относился без всякого предубеждения. Смятенный и беспомощный, он стал видеть в Джейн волшебницу, черпающую знания неведомо откуда и действующую непостижимым образом. Неизвестно, что выкинет волшебница всего через минуту, какое заклятие наложит на тебя, какое колдовство применит, преследуя непонятную тебе, но ужасную цель.
– Фирма, которая представляет Дэвида Джеймса Майкла как в деловых, так и в личных вопросах, официально располагается в Нью-Йорке. Ты знаешь ее название? – спросила Джейн.
Ларкин помедлил, раздумывая о том, какой подвох может скрываться в этом невинном вопросе, и делая прикидки; веки почти целиком закрывали его глаза, как у крокодильего бога какого-нибудь древнего племени. Наконец он сказал:
– «Форсайт, Хаммерсмит, Эймз и Кэрроуэй».
– Очень хорошо. Отлично. – Джейн не знала, будет ли ее очередное высказывание правдой, но этот вывод напрашивался, стоило лишь немного подумать. – Если бы ваш заговор был таким же ясным и рациональным, как операции мафии, ты стал бы известен как тайный советник Д. Д. Майкла, человек, к которому он обращается за юридической помощью в важнейших вопросах.
– Мы не какие-то паршивые макаронники, – сказал Ларкин, который даже в таких обстоятельствах не мог избавиться от снобизма.
– Да, я знаю. У вас союз людей с активной гражданской позицией, влиятельных персон и блестящих интеллектуалов, равного которому не было в истории.
– Вы насмехаетесь, потому что ничего не понимаете.
– Понимаю или нет, но ты сейчас подтвердил, что являешься кем-то вроде тайного советника Д. Д.
Ларкин открыл было рот, чтобы возразить, вспомнил свое гордое высказывание насчет паршивых макаронников и не стал ничего говорить.
– Ты должен сказать мне, где и как мне лучше всего добраться до Д. Д., преодолев охрану.
– Это невозможно.
– Я хочу знать слабые места в его обороне.
– Таких мест нет.
– Они всегда есть.
– Но не у него.
– Если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что я права.
Джейн положила сумочку на колени и вытащила оттуда электрошокер типа «тазер», но не тот, который выстреливает дротиком на проводе, а другой, требующий, чтобы цель находилась на расстоянии вытянутой руки.
– Знаешь, что это такое, Рэнди?
– Да. И что с того?
Быть крутым. Спокойным. Не удостаивать эту штуковину взглядом, делать вид, что угроза тебя ничуть не впечатлила.
– Поначалу я хотела поработать с тобой при помощи этой штуки. Даже взяла два комплекта запасных батареек. Ты накачиваешь мышцы в своем домашнем спортзале. Ты в хорошей форме, но сердцевина у тебя мягкая. Ты ведешь тепличную жизнь и почти не знаешь боли. Сотня разрядов – и ты скажешь мне все, что я хочу знать, только для того, чтобы я не
