8
Прежде чем перейти к продолжительному просмотру видеозаписей с улиц, примыкающих к проулку, Джейсон Драклоу просит свою подружку и помощницу Кэмми Ньютон как можно скорее отправиться туда, откуда подает сигналы телефон Рэнди Ларкина.
– Отлично. Иду! – отвечает Кэмми.
Отношения Драклоу и Ньютон выглядят необычно для этого круга. Она всего на два года моложе детектива и очень его ценит. Он тоже очарован ею, настолько, что иногда ощущает себя тринадцатилетним мальчишкой, сгорающим от юношеских желаний и романтической сентиментальности, которую когда-то высмеивал в других.
Когда они сошлись три года назад, она работала в педикюрном салоне – подрезала и красила ногти, устраняла проблемы, связанные с мозолями и такими неприятными вещами, как грибок. Кэмми чувствует себя Золушкой, только влюбившейся не в принца, а в Джеймса Бонда.
– Буду скучать! – говорит она, выходя, хотя собирается отсутствовать не больше часа.
9
Хейзел Сайверстен жила на окраине города, в белом викторианском доме с обломами сложной формы, резным фронтоном и двумя большими эркерами в итальянском стиле. Дом выглядел фривольно, настолько же, насколько хозяйка была практичной. Шериф Лютер Тиллмен поднялся по ступенькам богато декорированного портика, расстегнул молнию на галошах, вынул из них ноги и позвонил в дверь.
Хейзел появилась только после второго звонка – в сапожках по щиколотку, альпинистских брюках и синей фланелевой рубашке с закатанными рукавами. Несмотря на свое одеяние, она казалась женственной, как любой объект мужского поклонения в романах, созданных во время постройки ее дома.
– Вы сняли галоши, значит допрос будет длительным. Придется сидеть в моей рабочей комнате, без всякого кофе. У меня стекло в работе, и лучше не устраивать никаких перерывов.
– Принимаю ваши условия, мадам.
– Не мадамкайте, а то я буду казаться себе старше своих лет.
В свои шестьдесят шесть Хейзел ушла на пенсию год назад. После колледжа она двадцать лет отслужила в армии, демобилизовалась в звании сержанта, вернулась домой и двадцать четыре года директорствовала в начальной школе. Она три раза была замужем, дважды – за военными. Первый муж погиб в бою, второй – при катастрофе вертолета. Третий, по ее определению, оказался негодяем, она выгнала его из дома с помощью дробовика двенадцатого калибра (заряженного, как думал тот), развелась и взяла девичью фамилию.
Рабочая комната помещалась внутри пристройки в задней части дома. В центре стоял стол, к которому была прикреплена оконная рама размером шесть футов на три – для будущего витража. Хейзел изготовляла окна по заказу с тех пор, как вернулась из армии, и ее изделия можно было увидеть в домах, офисах и церквях по всему округу.
Полноразмерный рисунок витража висел на стене. Треть была уже готова: яркий всплеск красного, голубого, желтого и фиолетового цветов.
– Абстракционизм. Это прекрасно, но вы ненавидите абстракционизм.
– Начала вчера. Почти всю ночь работала. Вчера нашло вдохновение. Вчера я решила, что мир теряет форму, связующую основу, становится безумно абстрактным. Это новая реальность.
– Значит, это о Коре.
– Да, черт побери, о Коре. Витраж будет прекрасным, полным жизни. Я назову его «Кора». И если какой-нибудь сукин сын не захочет видеть это в школе, я пошлю его к черту.
Хейзел начала выбирать вырезанные заранее стеклянные фигуры, чтобы вставить их в металлический переплет, Лютер сказал:
– Я приехал к вам для неофициальной беседы.
– Я заметила, что вы не в форме.
– Федералы отстранили нас от расследования. Я приехал к вам как друг. Вы знали Кору лучше, чем кто-либо еще. Она никогда не говорила о месте под названием «Доменная Печь»?
Хейзел оторвалась от работы с выражением отвращения на лице, как если бы Лютер спросил, не говорила ли Кора об Освенциме.
– То самое место. Что-то с ней там случилось.
10
В прохладном воздухе пустой фабрики то появлялись, то исчезали слабый запах плесени и более едкий запах мочи. В темноте, куда не доходил свет фонаря, раздалось шуршание, словно ветерок зашелестел мусором по полу, но воздух при этом оставался совершенно неподвижным.
Рэндал Ларкин, привязанный к стулу, повернул голову на звук, и хотя шуршание явно взволновало его, он ни о чем не спросил.
Джейн знала, что огромные кипы брошенных бумаг, архивных дел, тронутых плесенью брошюр – никому не нужная история скончавшейся компании – стали домом для крыс, которые растаскивали бумагу, грызли ее, отрыгивали, строили из нее гнезда. Пока что она не была готова делиться этой информацией с Ларкином.
– Что вам от меня надо? – спросил он. – Что вы хотите получить такого, чего у вас еще нет?
Джейн проигнорировала его вопрос и подалась вперед:
– Ты когда-нибудь ходил по Темной сети, Рэнди? Я не говорю о Глубокой сети, там, в общем-то, нет ничего ужасного. Темная сеть. Бывал в ней?
– Я не знаю ни о Темной сети, ни о Глубокой.
Услышав эту очевидную ложь, Джейн усмехнулась:
– В Темную сеть нельзя попасть с помощью обычных поисковиков. Адреса сайтов – бессмысленный набор букв, цифр и символов, которые невозможно набрать случайно. Их даже запомнить нельзя, такие они сложные. Есть один адрес из сорока четырех знаков. Чтобы попасть на этот сайт, Рэнди, нужно быть членом крайне эксклюзивного клуба. Или получить разрешение. Если набрать эти сорок четыре знака, Рэнди, ты попадешь на домашнюю страницу – черный экран с одним словом, набранным белыми буквами. Это слово – «Аспасия».
Ларкин закрыл глаза и опустил голову, словно рассказ Джейн утомил его. Впрочем, может быть, он теперь боялся на нее смотреть.
– Потом появляются слова: «Красивые девушки. Абсолютно покорные. Исполним самые смелые желания». Помнишь?
Судя по всему, он решил защищаться при помощи молчания.
– Потом появляются другие слова, – продолжила она. – «Девушки, не способные к непокорности. Вечное молчание гарантировано». Типа круто, да? Вступительный взнос триста тысяч, Рэнди, но это не так много, если в тебе родились самые смелые желания, а твои костюмы стоят от четырех тысяч. В клуб вступают только по приглашению одного из членов. С учетом твоей близости к Дэвиду Джеймсу Майклу, думаю, ты был одним из основателей.
Очень скоро выяснится, что его молчание непродуктивно.
– «Аспасии» есть в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Нью-Йорке и Вашингтоне. Я побывала в здешней, лос-анджелесской.
Ларкин открыл глаза:
– Это не…
– Невозможно? – спросила она. – Не буду тратить время и рассказывать, как я туда попала. Участок в три акра, обнесенный стеной, правильно? Бог мой, Рэнди, это настоящий дворец. Наверняка обошелся в десятки миллионов долларов. Все со вкусом. И знаешь, ни малейшего намека на бордель. Много превосходных старинных штуковин, персидские
