Просто непривычно было для Славкова такое внимание князя к простому крестьянину. Никогда он и не слыхивал о таком. Где же это видано? Прокопий прекрасно помнил, как два года назад получал некие «подъёмные» – семена, инструмент, утварь для дома да и сам дом. И какой дом! Такого не было ни у одного старосты на Белоозере. Чтобы со стеклом незамутнённым, да с черепицей, да с полом тёплым и с печью, что топится не по-чёрному. Помнил Славков, как вселялся в дом, когда ангарцы только-только заканчивали крыть крышу. Первые дни Славковы ходили как во сне, боясь проснуться. А потом привезли по реке и «подъёмные». И землицу выделили безо всякого холопства!
Правда, Прокопию было сказано одним из ангарцев, что это всё дарится не просто так, забавы ради, а с умыслом, что поселенцы будут трудом своим доказывать нужность княжеству. Что и дом, и земля, и семена, и безопасность даётся его семье в подъём. И чтобы семья его увеличивалась. Вот сегодня и приехали люди княжеские, дабы посмотреть воочию, как он, Прокопий, белозёрский поселенец, поднялся. А что он сделал полезного?
«Работаю с кожей, упряжь почти вся в княжестве моя, сынишка, вона, какой головастый – в княжеской школе науки разные изучает. Дочь тоже…» – вихрем пронеслись мысли в голове Прокопия.
– Хозяин! Открывай ворота, чего столбом стоишь? – крикнул мужик с первой подводы, обрывая тревожные думы бывшего белозёрца.
– Да ужо открываю, – отпирая запор, бормотал Прокопий, вспомнив Акима – помощника старосты ангарского посада. Частенько он видал его у правления.
Отведя створку, Славков чуть не столкнулся с коровьей мордой, которая обдала его тёплым дыханием и мокро фыркнула. Казак пытался пропихнуть корову в открытые наполовину ворота.
– Пошто се… – раскрыл рот от удивления Прокопий.
Казак заводил корову во двор, придерживая створку ворот рукой.
– Здорово, хозяин! Доброго вечера, – покряхтывая, поприветствовал он Славкова.
– Доброго… – оторопело пробурчал Прокопий, принимая верёвку, которая тянулась к коровьему рогу.
– И две козы, Сидор! – крикнул казаку мужик, сгружавший вместе с тунгусом мешки и ящики с первой подводы.
Когда Сидор затащил во двор коз, первый возница со значением погладил висевшую на груди бляху помощника старосты и торжественно произнёс:
– Ведомо стало посадскому голове, что ты, Прокопий, хозяин справный и многочадный. Работу справно исполняешь, шорку добрую шьёшь и детей в школу посылаешь. По всему выходит, что ты примерный гражданин нашего княжества. Жалует он тебя за то от имени самого Сокола дойной коровой да двумя козами. А жене твоей княгиня послала разных подарков. Зови принимать гуманитарку.
– Что принимать?
– Забыл, что ли? Али не получал ещё? Ну да, в том году на Усолье остановились. Счесть она должна подарки от княгини, да подпись свою поставить на накладной. Что де доставлено всё без порчи и убыли. Сына кликни – он грамоте и счёту учён, поможет. Нам ведь ещё к Стрельцовым надо.
– Так ведь в Белоречье он, в княжьей школе. Да у меня и Ярушка грамотная.
Скотину привязали к забору, а помощник старосты вместе с Любашей и Ярушкой, раскрасневшимися от радости, сверяли содержимое мешков, коробков, свёртков и пакетиков с длинным списком. Прокопий же осторожно расспрашивал второго возницу, что это за «гуманитарка» и за какие заслуги ему дали корову. Возница – такой же посадский ремесленник, гончар с первой линии, рассказал, что коровами отметили не всех, а только его самого, Прокопа вот и ещё Петра-котельника.
– Говорят, и иным потом дадут, просто чичас коров мало. Их у братских людей выменивают на железо, – негромко отвечал возница.
Прочим же переселенцам дали коз и дары от княгини, причём по числу детей. В дарах тех Аким заметил зерно, земляные клубни, отрезы крашеного полотна да пакеты, в коих ангарцы хранили семена. А также книги божественные и мирские. Казак, выходя со двора, нравоучительно заметил заученной фразой:
– Любы нашему князю искусные мастера. Ибо воин державу защищает, а труженик воздвигает и украшает.
Подошел Аким. Люба с детьми засновали по двору, перетаскивая «гуманитарку» в дом, утварь и припасы – из сараюшки в сени, размещая коз в сараюшке, а корову – в освободившемся хлеву. Прокоп оправился уже от изумления, но, продолжая ждать какого-нибудь подвоха, спросил:
– Нешто ещё раз подъёмные? Токмо теперь и корова? А за какие такие заслуги?
– Как какие? У тебя, Прокопий, четверо детей и пятый будет по весне, – Аким подмигнул Славкову и, наклонив голову, кивнул на суетящуюся у коровы Любу.
– Вона как… – протянул Прокопий.
– Ну ладно, бывай! А за сеном потом к овинам приезжай! Кстати, у Стрельцовых-то шестеро ребятишек. Догоняй! – опять подмигнул ему мужик.
Славков был совершенно сбит с толку. Доселе никогда он и не слыхивал о подобном – чтобы крестьянину люди государевы дали что-либо ценнее тумака. А вот подпол и холодник почистить, содрав две шкуры, да за взгляд хмурый плетью огреть – это обычное дело. Этого Прокопий навидался. Жена вон тоже до сих пор в себя прийти не может! За какие такие деянья Славковы удачу такую заимели? Неужель токмо за то, что детей родили? Так то Божье провиденье, даст Бог – и родится ребёнок.
Всё хорошо в Ангарии, никто крестьянину обид не учиняет. Да и работать на общинном поле ему тоже не надо – так как ремеслом он владеет нужным. Токмо свой надел и обрабатываешь. Весь урожай твой, после того, как княжескую долю отдашь. А отдашь по возможности: коли хорош урожай – больше дашь, не уродилось – никто не стребует. Но землица тут хороша, потому и возможность завсегда имеется. Да вона, ещё и привёзут снеди разной на зиму. А крестьян-то не заставляют работать на огородах княжеских – сами кремлёвские в землице и ковыряются. Даже сама ангарская княгиня Дарья и та ручки в земельке пачкает, а ведь она врачеватель! Пусть и лекарские травки, но сама пропалывает. Нешто видано се прежде? Оттого у Прокопия и у всех людишек, что сюда с поморами попали, любовь и почёт великий к князю Соколу имеется.
Славков сидел, уронив голову на скрещенные на столе руки, наблюдая, как Сташко и Мирянка на тёплом полу играли в игрушки. Ящичек с ними оказался среди снеди и был тут же сцапан Ярушкой под свои девичьи секреты. Люба зажигала лучинкой свечу от печки – жёнушка готовилась прясть. В носу защипало, и скатилась вдруг одинокая слеза.
А в окне над лесом багровел закат.
Ангарский кремль, зал собраний клуба. Декабрь 7145 (1637)
– Собрание объявляю открытым, – улыбаясь, развёл руки Вячеслав. – Итак, в следующем году у нас десятилетний юбилей – время подводить итоги, говорить о том, чего мы добились, а чего не получилось. Однако что я хочу сказать: мы, оторванные от своей Родины,
