Мне сразу показалось, что выглядит мой друг как-то необычно. Вроде и боевых отметин на лице не прибавилось, но что-то определенно изменилось. Подумалось: просто не рад меня видеть…

– Ну, как ты, друг? – спросил Иван, усаживаясь чинно на стул рядом с моей кроватью.

Я пожал плечами:

– Да нормально.

– Мои родаки говорят, ты траванулся?

– Нет! – замотал я головой. – Не травился. Просто случайно выпил не те таблетки.

– Да не дергайся, большое дело, – снисходительно отмахнулся Разин. – Я тоже в начальной школе хотел травиться, так достали. Выпил все таблетки, которые в доме нашел. Только не взяло меня. Проспал сутки и проснулся как огурчик, предки даже ничего не поняли.

– Да не хотел я травиться, ну честно! – тоскливо повторил я.

В этот момент в комнату заглянула мама и зачем-то позвала Ваню в гостиную. Вернулся он почти тут же, с довольным видом.

– Мамка твоя в магазин на полчаса пошла, попросила за тобой приглядеть, – доложил он. – Типа доверяет.

Однако затем Ванька снова сник, почти перестал обращать на меня внимание, и я даже заметил, как он украдкой несколько раз покосился на будильник на моем столе.

– Если торопишься, то можешь идти, – сказал я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не выдал обиду и разочарование. – Нечего за мной приглядывать.

– А? – встрепенулся Иван. – Не, я просто не выспался чего-то…

Вид у него и в самом деле был такой, словно он не спал пару суток. И все-таки – я видел – дело не в этом. Возможно, иметь друга-самоубийцу было для него уже слишком. Или родители основательно промыли Ваньке мозги насчет меня. А уж о Тасе страшно было даже спрашивать.

– Слушай, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Я вовсе не собирался травиться. И школу с квартирой тоже не я громил. Я могу тебе все рассказать, но ты стопудово не поверишь.

– Почему не поверю? – встрепенулся Разин. – Я не тупой какой-нибудь. Ты попробуй.

И я решился. В конце концов, ну что я терял? Ванька и так считает меня сумасшедшим. Трепаться он не станет, в этом я был уверен. А я хоть кому-то расскажу об Иоле и, может, немного отвлекусь от черных мыслей о ее судьбе.

Ванька выслушал меня, ни разу не перебив. И даже не пошевелился – словно окаменел на стуле. К концу моего повествования сонное выражение исчезло с разинской физиономии, и мне показалось, что он наконец-то снова стал прежним Ванькой, моим лучшим другом.

– Круто! – выдохнул Иван, когда я закончил. – Вот это прикол! Хоть кино снимай!

– О таком, по-моему, вообще никто никогда не слышал, – подытожили.

– И что вы собираетесь делать? Это ж фигня получается: жить вот так!

Иван начал от волнения подпрыгивать на стуле. Я мысленно попрощался с этим предметом обстановки и сказал:

– Не знаю я, что делать! У Иолы был план – она хотела, чтобы наши родители узнали, что с нами происходит, и обратились к специалистам, к ученым! Но я все испортил. А теперь она пропала, и я не знаю, что с ней произошло!

Я с трудом перевел дыхание. От одной мысли, что могло случиться с Иолой на ночной улице, у меня грудь словно кирпичом придавило. Ванька пересел ко мне на кровать, дружески саданул кулаком в живот:

– Да не кипешись, может, все с девчонкой обошлось. Слушай, я не догоняю, почему сейчас не можешь ее видеть?

– Потому что меня пару дней на капельнице держали, вот почему! – воскликнул я со злостью на собственную беспомощность. – И сейчас каждый день дают таблетки, еще те, что в прошлой больнице выписали. Мать в оба глаза следит, чтобы я их глотал. Она думает, все случилось из-за того, что я не пил эти чертовы таблетки. И даже если я найду способ их не пить, придется ждать несколько дней, пока организм не очистится. Только после этого я смогу увидеть Иолу. Если… если она еще жива.

– А увидишь? – продолжал пытать меня Ванька. – И вы все-таки встретитесь. Будете действовать по ее плану?

– Ну наверное, – ответил я. – Другого-то нет.

– Бредятина, нельзя так делать! – горячо вскричал Разин.

Я даже подскочил от изумления.

– Почему нельзя, Вань? Кроме всяких профессоров нам точно никто не поможет.

– Чушь! Ты сам сказал, что такого никогда в мире не было, так? Конечно, я всякие там научные книжки не читаю, но и не дурак, понимаю: если бы такое хоть разок случилось, то все бы знали, а американцы фильм бы сняли. В общем, эти профессора только запрут вас в какой-нибудь тайной больнице и будут всякие опыты делать. А потом еще сообщат вашим родителям, что вы на фиг померли, и будете вы там до старости… во сне общаться. Как тебе это?

Да, надо признать, Ванькины слова мне не понравились. Уж очень смахивали на правду. Удивительно, что такая мысль пришла в голову моему другу, а не всезнайке Иоле. Интересно, что бы она сказала, услышав эту пламенную речь? Наверняка обозвала бы Ваньку идиотом и послала куда подальше.

Разин смотрел на меня так требовательно, словно ждал, что я прямо сейчас решительно откажусь от планов обратиться за помощью к ученым. Странно, с чего бы его так разобрало? Я хотел спросить об этом, но в этот момент в комнату заглянула вернувшаяся из магазина мать и спросила:

– Мальчики, вы что так раскричались?

Ванька здорово смутился, съежился и ответил почти шепотом:

– Да это я так… про школу рассказываю.

Вскочил и попятился к двери со словами:

– Я, это, пойду, наверное. Меня типа ждут. Давай, Алёха, поправляйся, я на днях еще забегу.

Через пару дней я категорически отказался валяться в кровати. Пусть лучше меня отправят в больницу, чем таращиться весь день в потолок и сходить с ума от тревоги. Все мои попытки потихоньку выплевывать лекарство с треском провалились под пристальным материнским взором. Я по-прежнему не знал, что произошло с Иолой. Ванька больше ко мне не приходил, и вообще никто не навещал. Ясно, что в глазах всех я был распоследним психом, к которому и приближаться опасно. Раз я спросил у матери, когда мне можно будет выходить на улицу, а она посмотрела на меня страдальческим взглядом и сказала:

– Если хочешь, я сейчас доварю суп, и мы куда-нибудь сходим.

Стало ясно, что на улицу одного меня ни за что теперь не пустят. Я молча поплелся в свою комнату. Но еще через несколько дней мне так захотелось на улицу, что я был готов согласиться на материнские условия.

– Мам, может, пройдемся? – предложил я, краснея. Как младенец какой-то, честное слово!

Мама тут же прекратила разделывать курицу, засунула тушку в холодильник и сказала, тщательно притворяясь веселой:

– Я буду готова через десять минут. Куда хочешь сходить?

– Да мне все равно…

Только бы подальше от опостылевшей комнаты,