– Пли! – и выстрелы из винтовок впечатали в кирпичную стену так до конца и не поверивших в свою смерть юношей.

– Смотрите, смотрите, вы ведь этого хотели, господин забастовщик. Надеюсь, эти весомые аргументы полностью убедили вас в твердости моих слов. Вы могли их спасти, но не пожелали из-за своего ослиного упрямства, – холодным голосом произнес Покровский, – и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы выполнить приказ командования.

– Палач, изверг, – глухо простонал начальник станции, не отводя взгляда от тел погибших.

– А вот в этом вы глубоко ошибаетесь, господин забастовщик. Палачом являюсь не я, а вы, и этот вопиющий факт я вам немедленно докажу. Савельев, приведите сюда любых четырех человек!

Фельдфебель вновь чуть замешкался, пораженный столь неординарным приказом, но всё же подскочил к стоящей толпе зевак и принялся выхватывать из нее первых попавшихся под руку людей. Зрители сначала в страхе ринулись прочь от военных, но затем, осознав свое большинство, ринулись на них, желая отбить арестантов. Однако моментально присмирели, едва только расположившиеся у водокачки пулеметчики взяли наизготовку и навели на них тупое рыло «максима».

Покровский внимательно оглядел добычу фельдфебеля, внутренне содрогаясь от того, что ему, возможно, предстоит сделать. Перед ним стояли типичные представители самых разных сословий, оказавшиеся на этой станции. Первым в этом коротком ряду стоял пожилой приказчик из ближней лавки, затем розовощекий юноша, которому едва минуло восемнадцать лет, и разбитная конопатая крестьянка, на свою беду приехавшая сегодня по своим делам на станцию. Последним был десятилетний мальчишка, прибежавший поглазеть вместе со своими сверстниками на прибывший с фронта военный эшелон. Все они были сильно напуганы тем, что оказались выведены из толпы этим страшным капитаном, который на их глазах отдал приказ о расстреле агитаторов.

– Совершенно не понимаю, зачем вы привели сюда этих людей? – с дрожью в голосе произнес начальник станции, полностью сбитый с толку столь неординарными действиями офицера.

– Это заложники, господин демократ, – учтиво пояснил Покровский, стараясь ничем не выдать своего внутреннего волнения, – надеюсь, что вы уже окончательно убедились в твердости моих намерений идти до конца. Ваше глупое упрямство и нежелание понять, что время игр в политику уже прошло, толкает меня на крайнюю меру. Мне нужен паровоз, и, чтобы получить его, я буду расстреливать по одному человеку каждые тридцать минут. И все они своей смертью будут обязаны только вам лично, и никому другому. Интересно, сможете ли вы после этого спокойно жить, господин либерал?

Казалось, что железнодорожник хочет испепелить Покровского своим взглядом, с такой ненавистью смотрел он на капитана, не в силах произнести ни слова. Однако капитан совершенно не обращал на него внимания.

– Первым будет мальчик, а затем девушка, – объявил офицер и, крепко ухватив за шиворот ребенка, выдернул его из шеренги смертников. Он прекрасно понимал, что никто из солдат не возьмет на душу грех убийства ребёнка, и поэтому был вынужден лично играть страшного злодея. Покровский намеренно медленно тянул упирающегося мальчика мимо застывшего начальника станции. Напуганный мальчик намертво вцепился в ногу железнодорожника и отчаянно завизжал.

– Дядя Вася! Дядя Вася, не надо! Не надо, дядя Вася, меня мамка дома ждет! Пожалуйста, дядя Вася!

Мальчик разразился громким заливистым плачем, и одна из его штанин стремительно потемнела.

– Маманя! Ой, мамочка моя! – немедленно присоединилась к ребенку рыжеволосая поселянка, с каждым вздохом добавляя всё больше и больше оборотов в своем звонком причитании.

– Василий Капитонович! Помилосердствуй! – взмолился пожилой мужчина.

– Ну, что скажете? – спросил капитан.

Железнодорожник судорожно проглотил комок в горле, а затем отрывисто произнес:

– Хорошо, я дам вам паровоз. Только не убивайте их.

Плечи забастовщика обмякли и безвольно повисли. Вместе с вырванным капитаном обещанием из него разом исчезли его властность, осанка и уверенность в себе и своих поступках. Теперь перед офицером стоял смертельно усталый, полностью сломленный человек.

– Время пошло, марш! – крикнул Покровский, желая поскорее закончить этот ужасный спектакль, и несчастный Василий Капитонович решительно рванул куда-то в сторону от перрона. Последующие полчаса оказались самыми трудными в жизни капитана. И хотя он продолжал неторопливо прогуливаться по перрону, покуривая одну за другой папиросы и выслушивая рапорты солдат эшелона, гнетущая неуверенность невидимой рукой сжимала его душу.

Стрелка часов стремительно подползала к трагической отметке, а паровоза всё ещё не было. Капитана всё больше и больше терзали сомнения, что начальник станции передумал или сомневается в способности офицера привести угрозу в исполнение и поэтому, может быть, наблюдает за всем происходящим из-за угла.

Вот стрелки сошлись, но ничего не произошло. Закрыв глаза, Алексей мысленно прибавил ещё лишнюю минуту и, когда прошла и она, добавил новую. И Бог проявил милость, в этот момент, как бы спеша известить о своем скором прибытии, где-то вдалеке гулко свистнул гудок паровоза. Медленно передвигаясь по путям, он возвращался к эшелону.

Покровский терпеливо дождался, пока локомотив был прицеплен к составу, и только тогда освободил захваченных людей. Не желая появления новых сюрпризов, капитан приказал четверым солдатам взять паровоз под надежную охрану и ни на минуту не оставлять бригаду машинистов без присмотра. После этого, на негнущихся ногах, офицер направился к телеграфисту, через которого передал сообщение генералу Корнилову о возобновлении движения эшелона по прежнему маршруту.

Ещё через полчаса поезд наконец-то смог покинуть станцию, и, когда состав уже двигался по основному пути, Покровский позволил себе разом выпить целый стакан водки.

Весть о страшном капитане-душегубце летела впереди поезда, обгоняя его телеграфными сообщениями. Благодаря этому, эшелон спокойно миновал следующие станции, останавливаясь исключительно для заправки паровоза водой и углём. Только под Царским Селом поезд вынужден был остановиться в открытом поле. Повинуясь приказам из Петрограда, местные железнодорожники полностью разобрали полотно дороги, стремясь не допустить продвижения корниловцев к столице. Однако это не остановило Покровского. Осознав, что дальнейшее движение по железной дороге невозможно, он приказал покинуть эшелон и пешим порядком направиться на столицу. Вместе с двумя батальонами и артиллерийской батареей капитан смог достичь Царского Села, где его ожидала большая удача.

Во-первых, он встретил два конных полка под командованием князя Гагарина, которые, добравшись до Царского Села на своих скакунах, никак не решались начать наступление на город, терпеливо дожидаясь прибытия генерала Крымова. А во-вторых, солдаты капитана обнаружили в казармах гарнизона целый автомобильный батальон, ранее предназначавшийся для охраны резиденции государя-императора. Это полностью решило вопрос о быстром продвижении отряда Покровского в сторону столицы. Посадив свое воинство на грузовики и прицепив пушки, капитан отдал приказ ускоренным маршем направиться к столице, для которой появление корниловских частей стало настоящим шоком.

Несмотря на то что общая численность всех полков столичного гарнизона составляла около двухсот тысяч человек, никто из них не желал проливать свою кровь за Временное правительство. Едва