– Она будет танцевать! – крикнул Луис.
Услышав это, фрау Гёт резко перевела взгляд на него. Но он не смотрел на экран. Он откинулся назад и шевелил ногами в воздухе. Метнувшаяся фрейлейн Зигрид грубым движением посадила его ровно. После этого Луис успокоился.
Между тем на экране устройство вернули в исходное положение, и Годран снова оказалась над люком. Когда мужчина нажал на рычаг, она аккуратно опустилась, но лишь на несколько сантиметров. Узел веревки немного сместился, и ее голова была запрокинута в другую сторону. В прикрытых глазах появилось что-то фальшивое. Фрау Гёт подумала, что это похоже на то, как бодрствующий человек пытается сомкнуть глаза, чтобы побыстрее окунуться во тьму. Когда узел выровнялся, ее болтающееся тело полностью развернуло к камере.
Фрейлейн Зигрид двинулась вперед, чтобы остановить запись, но фрау Гёт подняла руку.
Годран начала качать головой и вдруг открыла глаза. Полные тьмы.
«Нет, нет, нет».
Через минуту, после нескольких подергиваний, напомнивших фрау Гёт о птицах, купавшихся в луже у Дома, Годран умерла.
Фрау Гёт повернулась к детям и глубоко вздохнула.
– Что вы видели? – спросила она.
– Ничего, – ответили они.
– О ком было видео?
– Ни о ком.
– Отлично, – кивнула фрау Гёт.
Ее больше всего интересовала реакция Софии. Видео включали, чтобы преподать ей урок, и, похоже, оно ее немного успокоило. Лицо девочки ничего не выражало. Бен, между тем, дрожал. Это пройдет. Этот опыт был важной частью убийства, нечто вроде силовой тренировки, которую фрау Гёт уже прошла и теперь была обязана научить этих детей.
– Мы увидели достаточно, – сказала фрау Гёт. – Фрейлейн Зигрид, не могли бы вы убрать проектор?
– Но она все еще танцует! – выпалил Луис, и несколько детей рассмеялись. Даже Бен. Это было хорошо.
София что-то сказала. Фрау Гёт не совсем расслышала, но Зигрид, прекратившая собирать проектор, давала повод полагать, что за этим что-то последует.
– Что ты сказала, София? – спросила фрау Гёт.
София посмотрела на нее довольно уверенно и без малейшего вызова сказала:
– Она, наверное, улетела. Как в детской песенке.
Рот фрау Гёт дрогнул.
– Замолчи. – Она откашлялась и хлопнула в ладоши. – Итак, сегодняшняя тема – гигиена.
* * *Фрау Гёт как раз пересматривала свои бумаги и наслаждалась теплом горячей печи, когда в дверь постучали, и вошла фрейлейн Зигрид. Выдержав небольшую паузу, фрау Гёт подняла глаза. Редкие помощники были столь невежливы.
– По всей видимости, что-то важное, фрейлейн Зигрид?
– Мы ищем Софию.
– Фрейлейн Зигрид, вам нужно следить за тем, чтобы каждого ребенка забирали родители, – снисходительно напомнила фрау Гёт.
– Я везде искала, даже в саду.
Жестокая выдумка – называть «садом» пепелище между станцией и старой железнодорожной линией.
– Фрейлейн Зигрид, – тихо сказала фрау Гёт, как будто это было само собой разумеющимся. – София пробыла с нами только три недели, но она убегала домой сама как минимум дважды. Неужели она снова это сделала?
Фрейлейн Зигрид покраснела.
– Я продолжу поиски. Уверена, они оба найдутся.
Фрау Гёт положила ручку.
– Оба?
– Да, малыш Бен тоже пропал.
В течение следующего часа фрау Гёт и фрейлейн Зигрид искали двоих детей во всех комнатах, кладовых и даже на длинном чердаке. Их нигде не было. Фрау Гёт не беспокоилась. Несмотря на то что детям не разрешалось уходить самостоятельно, они делали это регулярно, так как их дома в основном располагались в конце лесной тропы. Когда наступил вечер и совсем стемнело, Фрау Гёт сказала фрейлейн Зигрид, чтобы та шла домой, а сама она все закроет и еще раз просмотрит помещения. Девушка нехотя ушла.
Пятнадцать минут спустя фрау Гёт стояла на пороге с ключом и уже собиралась закрыть дверь, как вдруг ее озарило. Она прошла в конец зала, прижалась ухом к большому серому шкафу с игрушками и услышала, как внутри кто-то шептал:
– Улетай, Питер, улетай, Пол. Вернись, Питер. – Пауза. – Теперь ты.
Низким голосом, почти похожим на волчий рык, фрау Гёт сказала:
– Вернись, Пол.
– Это фрау Гёт! – выдохнула София.
– Я хочу выйти, – сказал Бен. – Я хочу выбраться отсюда.
Он ударил в дверцу, вызвав звук маленького гонга. Шкаф, конечно, было невозможно открыть изнутри.
– Улетайте, – мечтательно произнесла фрау Гёт.
Она внезапно обнаружила, что не может вспомнить лицо своего ребенка, маленького Гарри, немецкого ребенка с английским именем.
Она прижала ладонь к холодному металлу. Бен отчаянно колотил в дверцу.
– Я хочу выйти! – кричал он. – Выпустите меня! Пожалуйста!
Уходя, фрау Гёт вспомнила, как кричал Гарри, когда его уносили. Его животные крики – захлебывающиеся, гортанные, хриплые – смешивались в ее голове с криками Софии и Бена. Именно сейчас подходило к концу преждевременное развитие Софии. Это ее последний урок.
Фрау Гёт заперла дверь и спустилась по тропинке, быстро исчезнув между деревьями. Не вынимая руку из кармана юбки, она нажала кнопку на часах с репетиром. Домой она опоздает. Ее следующий визит на станцию состоится через неделю. Фрейлейн Зигрид, несомненно, найдет, где нужно прибраться.
Энн Чарнок
Добропорядочный гражданин
Как тяжелый сердечный приступ. Вот как это ощущалось. Я проснулась от громкого «чух-чух-чух» в груди. Это стиральная машина соседки начала цикл отжима. Я посмотрела на часы. Десять минут четвертого утра. Опять. Полная, неуравновешенная загрузка полотенец и скатертей. Я знаю это, потому что одиннадцать месяцев назад, когда я впервые возмутилась происходящим, она сказала мне, что белье в ресторане нужно отстирывать за одну ночь. С тех пор шесть ночей в неделю я слышу такое дребезжание кастрюль и бутылок, словно между ее плитой и холодильником курсируют баржи.
Я говорила соседке Верити, что она с тем же успехом могла бы прикрутить свою стиральную машину к спинке моей кровати. Стенка между нами тонкая как бумага. Но до нее невозможно достучаться. Она лишь пожимает плечами, всем своим видом говоря: «Ну, ничего не поделаешь». И все это с каменным лицом. Я и сама могу высказаться напрямую – скорее всего, из-за моих северных корней, – но руки опускаются, когда сталкиваешься с откровенной грубостью.
Я лежу с открытыми глазами в полной темноте. Цикл отжима достигает максимальной скорости. Я попала в черный ящик с равномерным гулом. И я хочу пить. Мне уже не уснуть.
Может, мне ударить в стену? В конце концов, человеческое поведение не поддается обоснованным аргументам. Я хочу, чтобы она узнала, что я все еще сержусь из-за преждевременных вынужденных пробуждений. Но в то же время мой стук в стену может потревожить кого-то еще в этом крыле. Я бью подушку. Не слишком умное решение – растяжение плеча, полученное на прошлой неделе, снова дает о себе знать.
И я опять репетирую ссору с Верити, потому что никак не могу остановиться. Это все не выходит у
