- Ладно, - сдался моряк. - Раз вы хотите, я буду рассказывать.

Между тем он так сильно желал ее, что был близок к тому, чтобы наброситься на нее тут же, но сдержался. Нет, он должен сначала уяснить себе все до конца.

- И вам будет все равно, если я назову ваше имя?

- Да я прошу вас об этом!

Так и есть: сознание, что ее новые распутства станут предметом пересудов, только возбуждало эту женщину - какая-то сверхрафинированная перверсия.

- Вы оригинальное создание, - проговорил он почти грубо. - За все время, что вы в Бангкоке, вы ни разу не изменили мужу, были ему верной, даже чересчур верной, как считают многие. И вдруг сегодняшним вечером вы перещеголяли всех других. Что с вами случилось?

- Вы ошибаетесь, - невозмутимо ответила Эммануэль. - Я всегда так жила.

В самом деле, разве она изменилась именно этой ночью? Конечно, Марио подтолкнул ее, но он повел ее по старому, а не по новому для нее пути. Она сама чувствовала, что любить любовь ей повелевает долг, и учитель только изложил это ясным и очевидным образом.

Моряк замолчал и молча любовался ею. Потом он резко вскочил и подхватил ее под руку: 'Мы только понапрасну потеряем время, если будем продолжать нашу дискуссию. Пошли'.

- Куда вы ее тащите? - взмолилась очнувшаяся Ариана. - Она не может уйти с вами. Она принадлежит нам!

- С этой минуты она принадлежит мне, - ответил моряк.

- Но ты, по крайней мере, вернешься? - прокричала вслед Ариана. Эммануэль ответила утвердительным кивком.

ГЕТЕРИОН

В час ночи к столу в Малигате были поданы такие блюда: бульон из красного и зеленого перца, приправленный лимоном, базиликой и мятой; густая похлебка из кальмаров с сердцевиной лотоса; акульи плавники в крабовом соусе; морской еж, нарезанный так искусно, что его довольно непристойной формы ломти выглядели, как живые; клешни омара, фаршированные семенами кардамона; мясо барракуды, смягченное кокосовым молоком, сваренное в смеси из 27 видов пряностей, контрабандно привезенных из Китая, Индонезии и Вьетнама; маленькие жареные птички, которых поедают целиком, вместе с длинным тонким клювом, хрустящими лапками и мягким жирным мозгом; гребешки гвинейских петухов, приправленные обжигающим небо шалфейным араком, и, наконец, какие-то прозрачные, переливающиеся, студенистые волокна, которые можно было принять за вермишель, но которые на самом деле были щупальцами так называемой развивающейся медузы, мужской особи в раннем возрасте, обоеполой - в среднем и женской - в старости, поедаемой сырой из-за высокого содержания протеина и фосфора, несмотря на не очень аппетитный вид и вкус.

Сверкающие голыми ягодицами юноши, чья одежда состояла только из низко повязанных пояса и небольшого фартука спереди; молоденькие, с едва распустившимися грудями девушки, украшенные внизу живота белыми и алыми цветами жасмина, с шеями, окаймленными шелковыми лентами, на которых висели амулеты из слоновой кости, сделанные в виде маленьких фаллосов, чей размер позволил, кстати, некоторым гостям лишить невинности их владелиц (девственниц, специально отобранных для того, чтобы донести свою девственность лишь до конца праздника), сновали по всем залам и террасам, предлагая эти деликатесы, а также много других блюд - от соловьиных яиц до молодых ростков бамбука.

Эммануэль попробовала по кусочку всего: на десерт она отведала засахаренную гигантскую бабочку, корень мандрагоры, выпила несколько глотков знаменитого ликера Каунг-Тонг, рисового пива из Кората и даже решилась на стаканчик 'Солнечной воды' из южных провинций, крепкой, как удар бича для мулов. После дегустации этих напитков она с трудом могла бы объяснить, откуда она, какой сегодня день, час, век.

Еще менее она могла бы сообразить, в какой же части дворца находится сейчас. Она сидела среди незнакомых людей, смеющихся, болтающих, вполне довольных жизнью. Огромный смуглокожий детина, вытянувшись на голубом толстом ковре, положил голову на ее колени, в то время как другой гладил ее ноги. Сердце Эммануэль пело хвалебную баркаролу: 'О, чудная ночь! Удивительная ночь!'.

Появляется принц, извлекает ее оттуда, ведет к своему столу в другую комнату. Представляет ее гостям. Те окружают ее, женщины и мужчины любуются ею, прикасаются к ней, целуют, обнимают ее. Ей трудно различить чье-нибудь лицо, ей душно, она умоляюще взглядывает на хозяина празднества, и тот, поняв ее, предлагает ей руку и выводит из круга веселящихся во внутренний дворик-сад.

Свежий воздух отрезвляет ее. Не могла бы она получить обратно свое платье? Конечно, говорит принц, подзывает слугу, отдает распоряжение. Они ждут, Эммануэль надеется, что молодой человек отыщет ее прелестную светло-зеленую тунику, жаль было бы потерять ее. Слуга, однако, уже несет желанное одеяние и к тому же пояс и золотую брошь - он ничего не забыл. Жестом он указывает ей, где можно найти зеркало, одеться, причесаться, снова привести себя в порядок. Она благодарит его. Он кланяется, сложив ладони перед собой.

И вот они снова с принцем вдвоем.

- Пойдемте со мной, - говорит принц, - Вы еще не видели моих садов. Нам будет полезна небольшая прогулка.

'Неужели он тоже примется за меня?' - спрашивает себя Эммануэль. Все-таки после всего, что проделывали с нею, она еще не совсем пришла в нормальное состояние.

Она следует за властелином мимо фонтанов, бассейнов, клумб, гадая, овладеет ли он ею здесь, на влажной от водяной пыли каменной скамье, или там, на траве, в тени огромного баньяна. Интересно, снимет ли он при этом свой сказочный наряд? Тогда он много потеряет в своем величии. А может быть, и нет...

Две молоденькие девушки выскочили при их появлении из беседки и в два прыжка - только вздулись вслед за ними их саронги - исчезли из поля зрения.

- Я знаю, вы любите и девушек. Хотите развлечься с какой-нибудь этой ночью? Она запротестовала:

- Господи! Кажется, все знают обо мне все! А я в Бангкоке всего три недели. Есть ли здесь хоть один, кому обо мне не рассказали...

- Во всем городе, наверное, есть... Но в этом дворце такого не найти. И все так долго ждали вашего появления, и все восхищены вами.

- Почему? Мне кажется, здесь такое множество женщин...

- Можно любить только сестер-близнецов, или настоящих, или сиамских, сказал когда-то один знатный человек. Так что совершенно естественно, что мы вас любим.

- А что Анна-Мария Серджини, она не из ваших сестер? - спросила все еще не усмиренная Эммануэль. Но принца нелегко было вывести из равновесия.

- Кто может это сказать? - ответил он мягко. - Иногда надо прожить всю жизнь, чтобы встретить брата. Или даже несколько жизней.

- Вы верите в переселение душ?

- Я ничего не знаю об этом. Я даже не знаю, смертны ЛИМЫ.

- Да, я знаю только, что я не хочу умирать.

- Значит, вы и не умрете.

Он посадил ее на ступеньку мраморной лестницы, спускавшейся к небольшому бассейну.

- Послушайте-ка стихи. Их написал молодой китаец, инженер, наш современник:

Гора - моя подушка, Небо - моя крыша, Завтра я взорву гору, Но небо никогда не упадет.

Эммануэль проглотила комок, застрявший у нее в горле.

- Я знаю, что делать с моей жизнью, - сказала она. - Но что мне делать с моей смертью? Принц посмотрел на нее с симпатией:

- Конфуций сказал: 'Мы не знаем жизнь. Как можем мы знать смерть?'. Зачем мучить себя?

- Я никогда не думала об этом, но потом появилась Анна-Мария, спросила меня о смысле жизни, и теперь это не выходит у меня из головы.

- Вы вольны размышлять обо всем, о чем захотите, - проговорил медленно принц. - 'Но вы не должны закрывать глаза руками, потому что жизнь и конец ее непроницаемо таинственны, и только Бог появляется в конце. После этого вы начнете жить в постоянной боязни Бога. Велико ли усовершенствование?'.

Эммануэль хотела бы усмехнуться, но ей было грустно. Принц как будто хотел ее утешить: