пути.

Пехотинцы вскидывали клинки, пытались отражать удары, укрываться щитами. Однако между напором сверху вниз и парированием снизу вверх есть существенная разница, а потому в большинстве случаев всадники побеждали. Конечно, порой излишне ловкий грек и ухитрялся распороть брюхо лошади, уколоть боярина под кольчужную юбку, сбить вниз — но тогда сзади неминуемо накатывался новый противник, уже с длинным копьем, от которого в плотной давке не так-то просто увернуться.

Кованая рать, легко опрокинув первые пять рядов фаланги, стоптала затем шестой и седьмой, прорубилась через восьмой, затем девятый ряд и застряла в десятом — завязла, как могучий вол в вязкой тине. Первый напор погас, инерции для сталкивания врага уже не было — а легионеры, подпирая спины друг друга, давили вперед, рубили мечами морды высунувшихся вперед коней, били их краем щита снизу по горлу или просто вскидывали щиты наверх, чтобы безнаказанно подрезать тонкие лошадиные ноги.

Очень быстро в седлах остались только богатыри, скакуны которых защищались чалдарами, а большинство бояр оказались спешены рядом с ними и рубились с вражеской пехотой на равных. Витязи, которые теперь не доставали палицами прячущихся за щитами греков, схватились за мечи. Бояре просто давили на вражеские ряды, пытаясь поразить легионеров над щитами или нанося уколы в щели между деревянными прямоугольниками, византийцы отвечали тем же самым. Схватка, очень медленно перемалывая воинов с обеих сторон, застряла на месте, а тысячи и тысячи холопов в легких бронях бесполезно толпились позади. Удерживая копье острием вверх, Олег пока мог лишь смотреть по сторонам. И он увидел, как, едва кованая рать завязла в передовом фокийском полку, задняя линия греков внезапно разделилась надвое, и не меньше пятнадцати тысяч воинов сомкнутым строем начали сдвигаться вправо, занимая позицию за своей конницей, напротив неподвижного прямоугольника варягов. Зазвучал горн — византийские всадники на рысях помчались в самоубийственную атаку. Когда до наемников им осталось с десяток шагов, пехотинцы метнули копья. Всадники закувыркались, словно киношная конница, попавшая под пулеметные очереди. Тех — же, кто доскакал-таки до врага, ожидал жестокий отпор: варяги рубили лошадей по носам, по шеям, одновременно отбивая своими легкими щитами уколы копий, били всадников по голым ногам, кололи под латные юбки. Атака оказалась отражена в считанные мгновения — потеряв половину людей и лошадей, византийцы отхлынули. Но вместо конницы теперь вперед пошла пехота.

— Левой, левой, ать два три. Левой, левой, ать два три, — невольно забормотал Середин, глядя, как синхронно, словно на параде по Красной площади, маршируют греки.

Легион был единым целым — шел в ногу, мерно покачиваясь всей многотысячной массой, нигде не выпирая ни вперед, ни в стороны и не отставая ни на йоту. Четкое равнение во всех рядах, копья рядов с третьего по шестой выпирают вперед, лежат на плечах впереди идущих, первые два ряда держат руки свободными, чтобы работать мечами. Тридцать шагов, двадцать, пятнадцать — передние, не снижая шага, метнули пилумы, вторые, третьи…

Среди варягов попадали несколько человек — большинство копий застряли в щитах, которые наемники тут же побросали, принимая из рук стоящих сзади другие. Щиты у нурманов поганые — но зато у этих воинов есть обычай идти в бой с двумя-тремя щитами.

Есть! Полки сошлись. Опытные наемники приняли острия копий на щиты, вскинули их вверх — но при этом открылись, и греки тут же заработали мечами, просовывая их в щели между своими прямоугольными деревяшками. Кто-то из варягов упал, кто-то отбил бесхитростные тычки, кто-то попытался уколоть в щель сам. Пара секунд, и полки уже не сошлись, а столкнулись, сдавились в тупом напоре — кто кого пересилит. И тут варяги — рубаки и мореходы — противопоставить натасканным, даже выдрессированным легионерам не могли почти ничего.

Стена сомкнутых щитов напирала, не давая возможности добраться до врага мечом, заставляла пятиться, терять равновесие. А иногда она чуть расходилась, и понизу, под круглыми щитами, начинали скользить, как ножи мясорубки, обоюдоострые акинаки, подрезая жилы на ногах, вспарывая вены, глубоко располосовывая кожу и мясо, разрезая пах. Варяги падали в лужи, в целые реки льющейся со страшных ран крови, а легион совершал еще шаг вперед, смыкая щиты с новыми противниками, всё еще упирающимися, наклонявшимися вперед — а потому пока недоступными клинкам мясорубки. Но это пока — потому что напор был неодолим, северян прижимали к стоящим позади товарищам, вынуждали выпрямиться — и подставить свои ноги под резню.

— Ква… — Видя, как медленно, но неуклонно сдвигается вперед византийский легион, Середин понял, что сейчас случится: греки смолотят варягов — если те раньше не сломаются и не бросятся бежать, — зайдут кованой рати в тыл и ударят. Точно так же: неспешно, но равномерно и неодолимо, вырезая бездоспешных, стоящих на месте холопов, перемалывая в кровавую кашу людей и коней, прижимая завязших впереди ополченцев к своим товарищам и убивая врагов в спины — пока не погибнет всё попавшее в окружение войско.

— Эй! — крикнул Олег, крутя головой в поисках великого князя. — Владимир Святославович!

Куда там — правитель Киевской Руси рубился где-то далеко впереди, в самой гуще сечи.

— Смотрите! Эй, вы все!

Ближние холопы, слыша его возглас, действительно смотрели на варягов, пожимали плечами. Ну и что? Да, действительно, там тоже идет сеча. На то и битва.

А легион уже наполовину зашел за полосу русской конницы, выдавливая варягов к пустому воинскому лагерю.

— Туда, туда бить надо! — бесполезно надрывался Середин, пока не понял, что посылать людей на смерть бесполезно. Их нужно вести.

Отъехав чуть назад и набрав как можно больше воздуха, он громко завопил:

— Что застыли, трусливые бездельники?! Не посрамим земли русской! Не пожалеем живота своего за Отечество! В атаку! За мной, за мной! В атаку, в атаку! Ура-а-а! На-аших бьют!!! В атаку! Ур-ра-а-а! За мной! Вперед, паршивцы!

Он поскакал вдоль задних рядов, пока еще не очень быстро. Отчаянные воинственные вопли привлекали к себе внимание, ратники оборачивались, видели, что кто-то куда-то атакует, и отворачивали следом. За спиной у Середина стал слышаться все более плотный топот, и ведун уже увереннее послал гнедую в галоп, продолжая кричать и опустив копье.

«Ну, Свароги и Даждьбоги, отцы русские, не отвернитесь…»

— Ур-ра-а-а!

Крайние левые ряды легиона начали поворачивать головы. Глаза греков мгновенно округлялись от ужаса, они останавливались, пытались выставить щиты навстречу новому врагу, и уже от одного этого в плотном до того строю начали образовываться пустоты и неровности. Да еще дальние ряды продолжали давить вперед, да еще мечи у всех были в правой руке — а ведун нападал на них слева.

— Ур-ра-а-а!!!

Ближних легионеров Олег колоть не стал — гнедая врезалась нагрудником в щит, опрокинув его вместе с пехотинцем на второго, в следующем ряду. Меч третьего ведун принял на щит и распластался на шее кобылки, выбрасывая копье как можно дальше, до пятого или шестого врага, пока еще даже не подозревающего об опасности. Наконечник вошел тому под ухо, в шею, легко ее пробил и заскользил дальше, вонзаясь в бок идущего в еще более дальнем ряду. Олег понял, что выдернуть копье всё равно уже не удастся, бросил его, рванул саблю, с оттягом рубанул над щитом растерявшегося справа бедолагу.

Впереди падали люди, и ведун продолжал скакать по освободившемуся пространству, выбивая окантовкой щита шейные позвонки грекам слева, стоящим к нему спиной, и отмахиваясь саблей от клинков тех легионеров, что пытались достать его справа. Между тем, там тоже пробивались сквозь вражеский строй воины, которые вспарывали легион, как потертые паруса по швам.

Удар пришелся во фланг и в тыл с левой стороны — и легион начал рассыпаться на крупинки, таять, как попавший в кипяток кусочек рафинада. Первые ряды греков, уже не имея сильного подпора сзади, выдавливать варягов дальше уже не могли. Они перестали быть единым целым, и тот, у кого противник оказывался чуть слабее, выступал вперед, тот, у кого сильнее — пятился назад. В ровной стене щитов зазияли огромные прорехи, давление ослабло.

Бой легиона против толпы стремительно превращался в тысячи отдельных схваток — и тут огромный и тяжелый, неповоротливый византийский щит из надежной защиты превращался в обузу. Легионеры не успевали поворачиваться с ним, когда быстрые нурманы, рубанув слева, внезапно атаковали с правой