разбойников, с бродячими домами, светящимися чудовищами, с огромными княжескими дружинами, исцеляться мертвыми в святилищах или выслушивать советы у лесных ведьм, возникающих из ничего, а потом так же внезапно исчезающих. Время от времени князь недоверчиво косился на Середина, и ведун, вздохнув, поддакивал, заливая совесть вином. Потому что нехорошо было бы выставлять боярина лжецом. А еще потому, что комментарии типа «это была не ведьма, а всего лишь богиня Мара» или «то не дом, а сотня голодных мертвых гиен» вряд ли могли сделать рассказ более понятным.

Наконец, Радул дошел до места, когда на накатанном тракте бесследно сгинул целый россох, и настала очередь ведуна продолжать историю. Врать Середин умел плохо, рассказывать как было — выходило слишком хвастливо и неправдоподобно, поэтому он больше прикладывался к кубку, чем говорил. К концу второго кувшина, впрочем, скромности у него поубавилось, так что к моменту нападения тамошних бандитов он говорил горячо и цветисто, пусть и заплетающимся языком. Обложил нехорошими словами Перуна и компанию, благо у князя в доме это отнюдь не возбранялось, низко поклонился Радулу за помощь. Дальше опять заговорил богатырь. Слушая о своей великой душевности и бескорыстности, Олег почувствовал, как у него начинают гореть уши, и один за другим выпил еще два кубка. В результате ответное повествование князя про схватку с чудищем болотным в вятских топях он смог прослушать лишь до середины…

Проснулся Олег от дружелюбного похлопывания по плечу, от которого рука едва не вылетела из сустава:

— Ты как, отдохнул, ведун?

— Сколько времени? — не дожидаясь повторных хлопков, открыл глаза Середин.

Он лежал на лавке у стола, среди лебединых перьев, аккурат под кувшином с вином. Или, точнее — без вина, поскольку тот валялся на боку. Чуть в стороне слышались деловитые постукивания. Видимо, дворня убирала со стола. За слюдяными стеклами голубело небо, играло яркими лучиками солнце, так что вопрос со временем снимался автоматически — ночь осталась далеко позади.

Олег сел, повел головой из стороны в сторону. Вроде, не болит. Хорошее, стало быть, вино поставляют греки киевскому князю. Интересно, сколько они вчера выпили?

— А князь где? — вслух спросил он.

— Княже крепок оказался, — крякнул богатырь. — Пока себя помню, рядом сидел. Как проснулся, ужо не было его. Видать, к себе в опочивальню отдыхать отправился.

— Давай тогда и мы пойдем.

— Синеус передать велел, баню для нас стопили. Вчера-то не успели помыться с дороги.

— Это он прав, — согласился Олег. — Помыться надобно. А то пахнет от меня, как от шампиньона на грядке.

Великокняжеская баня мало чем отличалась от обычной, деревенской. Те же деревянные лавки и набухшие от влаги бадьи, та же печь с котлом для воды и обязательной каменкой. Разве только размерами в избу-пятистенок, да топилась она по-белому, и потолки были ровные, дощатые, расписные, с рыбами и русалками.

Первым делом ведун припал к ковшу с квасом — гостям приготовили целую кадку шипучего напитка; вторым — плеснул квасом на раскаленные камни; третьим — опять выпил целый корец и довольный полез на полок, с холодным животом под горячий пар.

— Кто же так парит? — укоризненно покачал головой Радул и вылил на камни сразу несколько ковшей.

В комнатке сразу стало сумеречно от горячего, с ароматом свежего хлеба, тумана.

— А искупаться тут есть где? — с надеждой поинтересовался Олег.

— Днепр внизу, — сообщил богатырь. — Однако же, пока до него добежишь, и так остынешь.

— Жалко. — Ведун закрыл глаза, предоставляя греческому алкоголю самому вылезать из пор быстро розовеющей кожи.

Боярину тоже, видно, досталось немало, поскольку махать березовым веником он особо не рвался, а прилег на полок у противоположной стены и прикрыл глаза.

Пар постепенно развеивался, тепло приятно пробиралось всё глубже и глубже в тело, и Олег незаметно для себя снова задремал — пока вдруг тело снова не содрогнулось от жара:

— Эх, родимая, ни духам, ни нежитям, ни морам, а токмо банщику тута жить да нас жечь.

— Гляди, накликаешь, — предупредил Середин. — Подкрадется банщик в пару, да и кусит куда, али за ногу дернет. Нрав у него недобрый, сам знаешь.

— Да ты не спишь, ведун! — И Олег взвыл от ударившего по спине веника. — Дык, банщика в первую очередь не накликать, я ученый. От в третью он сам явится. Али напарит, али напугает обязательно, без этого никак.

И в завершение на Середина обрушился ушат с холодной водой.

— Так, — не выдержал ведун. — А ну, ложись. Теперь я тебя попарю.

— Добро, — только обрадовался богатырь, разваливаясь на полке.

Стукнула дверь. Дуя перед собой и разгоняя руками пар, внутрь вошел тиун:

— Легкого вам пара, бояре. Однако же, князь вас кличет. Жиды до него просятся. Без вас говорить не хочет. Я тут по его воле одежу знатную в предбаннике кинул. Вы облачайтесь, да зараз в каменные палаты идите. Ждет Владимир Святославович.

Насчет сменной одежды великий князь был прав — напяливать после бани грязные портки и рубахи не хотелось, а чистой у путников не имелось. Во всяком случае, у Олега. Стараниями себежского колдуна, все были теперь или изрезаны, или замызганы кровью. Однако то, что принесли ведуну, большого восторга у него не вызвало. Широченные шаровары из плотного желтого атласа — такие, что в каждую из штанин он мог скрыться целиком, низкие сапожки, расшитые серебряной нитью, да еще с золотыми пряжками впереди, украшенными самоцветами. Шелковая алая косоворотка с жемчужными пуговицами, суконная ферязь, шитая золотом от плеча к плечу, украшенная каменьями до самого подола, да еще широкий ремень с золотыми накладками.

— Ой, е… — только и выдохнул Олег. — А моя одежа где?

— В стирку холопы унесли. Облачайтесь скорее, князь ждет.

После минутного сомнения Середин начал одеваться. Заправил шаровары в сапоги, подвязал поясную веревку, шелковую рубаху выпустил поверх штанов, накинул ферязь без рукавов, перепоясался ремнем. Одежда, вроде, пришлась впору.

— Ква. Эх, жалко, зеркала нет. Ну как, боярин, похож я на швейцара ресторанного? Или на пугало больше?

— На князя швейцарского похож, — восхищенно кивнул богатырь. — От теперь зараз видно: боярин знатный, не варяг какой проезжий.

— Вот ведь, электрическая сила… — Олег подошел к окну, стер испарину со слюды. Увы, солнце било снаружи, а потому ни о каком отражении речи не шло. — Ладно, поверю на слово.

Для богатыря, при его размерах, столь же богатых одеяний не выискалось, а потому ему пришлось ограничиться малиновыми штанами, коричневыми сапогами с тиснением, клепанными поверху серебряными гвоздиками, простой шелковой рубахой и опушенной соболем, крытой шелком душегрейкой. Посему ведун даже примерно не мог понять, как сам он выглядит со стороны.

Они пересекли двор от задней, каменной стены крепости до княжеских хором, вошли в узкую, стрельчатую заднюю дверь, кованную из толстого, в палец, железа, прошагали полукругом по темному коридору и оказались в обширном зале, где нетерпеливо прохаживался Владимир.

— Наконец-то, други мои, — кивнул он, усаживаясь на трон, и, вкратце, пояснил происходящее: — Уж не первый день иудеи хазарские мне челом бьют, на прием просятся. С подарками, сказывали, богатыми. Однако негоже гостей принимать, советниками, заместо русичей, варягов безродных имея. Помыслят люди, совсем меня никто знать не хочет. Посему ты, Радул, ныне за воеводу моего главного, пока Чернец в нетях, а ты, ведун, по делу своему, глас богов для меня вещать станешь. А дело у жидов хазарских, мыслю, такое.