исцеления не требовалось.

— Ответили ли вам боги, добрые люди? — вошел в ворота загорелый рябой мужик с ярко-рыжей окладистой бородой и взлохмаченными волосами. Если бы не неизменный для всех волхвов серый балахон с капюшоном, опоясанный пеньковой веревкой с узелками на конце, его можно было бы принять за обычного пахаря, возвращающегося с утреннего покоса.

— Дары мы Заре принесли, отец, — поклонилась ему Пребрана. — Просим в исцелении помочь. Кому кровушку остановить, кому кожу выбелить.

— Ого-о… — охнул волхв при виде лица девушки. — Да, вижу, и вправду дело у вас к богине важное.

— А коли так, — подал голос Середин, — не могла бы богиня в лице своего служителя сменять нам пару новгородских чешуек на хорошую барсучью мазь? Только не на жир простой, а с травами лечебными. Точнее, с ромашкой, маком и воском пчелиным. Или хотя бы с медом.

— Дерзок ты, человече, коли не милости у богов, а товара просишь, — покачал головой мужик, поглаживая бороду. — А ну, заместо барсучьей, они тебе медвежью пошлют? Тогда и брать не станешь, и дары обратно унесешь?

— Нету, значит, мази? — понял ведун.

— За две чешуйки? — Волхв перевел взгляд на девушку, прицокнул языком:

— Нехорошо… А мази за две монеты у меня нет. Боги не торгуют своей милостью. Они одаривают. Или отказывают в ней. Тебя тоже зашибло, грубиян?

— Зашибло, волхв, — признал Олег.

— Мало зашибло, — холодно ответил мужик. — Ждите здесь.

Он ушел за истуканов, открыл низкую дверцу в задней стене и вскоре вернулся с небольшим туеском.

— Грешно к богам грязными приходить, люди. Хоть и с дороги, а перед святилищем омыться надобно, а не нести сюда пыль четырех дорог. Вот, возьми, красавица… — Он протянул туесок Пребране. — Сейчас в баню идите. Мойтесь, парьтесь хорошо. Как невтерпеж станет, мазью этой место увечное намажьте. Вы двое, — указал он на холопов, — спать ложитесь, у вас и так всё зарастет. А вы перед вечерней зарей сюда возвращайтесь. Стану богов за вас просить, милость искать. И не опаздывайте, не то до утренней зари мазь силу свою потеряет.

— Благодарствую тебе, отец, — низко поклонилась девушка. — Непременно придем.

За воротами Олег потянулся было к туеску:

— Дай посмотреть, чего там волхв намешал. — Но Пребрана решительно отвела его руку:

— Не серчай, ведун, но мне мазь дана, и неча тебе ее глядеть. В бане велено мазаться, там и глянешь.

К чему Середин никак не мог привыкнуть на Руси, так это к банному целомудрию. Женщины могли стесняться мужиков и наоборот сколько угодно — но только не в бане. Здесь все сплошь и рядом мылись вместе — голые, довольные, распаренные, — не особо заботясь о приличиях. В большинстве случаев ведуну приходилось ложиться на полок на живот, прижимая к доскам возмущенную таким положением вещей плоть, и стараться не смотреть по сторонам. Однако в этот раз всё оказалось куда проще: зашибленный бок так болел при каждом движении, что плотские мысли обрывались резко, едва успевали возникнуть. И даже пугающий обычно горячий березовый веник на этот раз не казался столь ужасным.

— Первый раз для чистоты. — Жахнув воды на раскаленные камни, боярин прошелся резко пахнущим веником по спине и ногам Середина, плеснул воды. — Переворачивайся, теперь еще разик… Хорошо? Теперь омоем, и еще парку… Рада, да кто же так греет? Без замаха надо, а так, легонечко, с постукиванием…

Пребрана взвыла: «легонечко» у Радула получалось куда хлеще, нежели у служанки со всего размаха.

— Нравится? Вот еще разочек пройдем… — Веник побежал по костям девушки, туго обтянутым тонкой кожей. Даже грудь заменялась у нее всего лишь двумя маленькими кнопочками, провалившимися между ребер. — Теперь на живот поворачивайся.

— Про ведуна забыл, боярин, — с трудом выдохнула Пребрана. — Я уж так, с Радой…

— Я про всех помню… — На камни опять полетел большой ковш воды, и обжигающий паром воздух настойчиво полез в ноздри и рот. — Сейчас еще раз омоем, а потом, как согреетесь, опять маленько веничком пройдем.

Больше всего Середину хотелось из этого кошмара убежать — но сил уже не оставалось, и он безнадежно закрыл глаза, завидуя ракам, которые проходят похожую процедуру только раз в жизни. Тепло пробиралось в тело — под влажную от пота кожу, под размякшее мясо, к незнающим, что такое внешний мир, косточкам. Он почти не шелохнулся, когда по нему опять побежали тонкие березовые прутики.

— Вот, нутряную грязь сейчас выгоним, а теперь водичкой и смоем… — На Олега обрушилась бадья воды, потом еще одна. — Глянь, и не шевелится уже. Ты, ведун, часом не сомлел?

— Сам не знаю, — сел на полке Середин. — Ну, ты и парить, боярин!

— Хорошему человеку пара не жалко!

Пребрана уже натирала свою щеку и ухо мазью. Получилось это у нее довольно быстро, и она подошла к Олегу:

— Давай, руку чуть отодвинь…

Девушка стала плавными осторожными движениями размазывать ему по боку волховское зелье. Запахло мятой, бок ощутил холодок и легкое онемение, снимающее боль. Впервые за день в теле наступало облегчение. Пребрана прошлась по всему боку, потом начала натирать руку, наклонилась немного вперед, шепнула:

— Животик мне погладь, боярин…

Олег на миг удивился, потом улыбнулся и обеими ладонями провел ей от нижних ребер до влажных волос внизу, обратно, потом еще несколько раз справа налево.

— Благодарствую… — Она опять качнулась вперед и коснулась его губ своими.

Ведун совсем было ответил на ласку, но тут из памяти всплыл громкий крик: «Насилуют!», и любовное настроение мгновенно прошло.

— Интересно, который ныне час?

— До заката далеко.

— Еще дойти нужно…

Середин слез с полка. Покачиваясь, добрел до выхода, распахнул дверь в предбанник, вдохнул прохладный воздух, и в теле тут же возникла необычайная легкость. Он надел чистое исподнее, сунул ноги в сапоги, вышел на улицу и упал на лавку рядом с Радулом, откинувшись на стенку:

— Хорошо…

— От, и половина лечения прошла, — сделал вывод киевлянин. — Теперь кваску вам холодного испить надобно, да и в святилище идти. Там волхв над вами молитвы пошепчет — и вовсе исцелитесь.

— Не хочу никуда идти…

— Надо ведун. Куда ты с такой рукой?

— Солнце еще высоко.

— Дык, это оно пока высоко! А как сберетесь, пока дойдете — оно и сядет. Опять же, до зари волхв звал. Стало быть, не на закате туда прибыть надобно, а пока светло. Давай-ка, одевайся, ведун. Счас и Пребрану позову.

Взяв себя в руки, Середин поднялся и вернулся в предбанник — одеваться.