Путники выбрались обратно на проезжий тракт и пустили лошадей рысью. Отдохнувшие за время неспешного пути рядом с телегами скакуны двигались ходко. До полудня они промчались верст сорок вдоль Двины и выбрались к крепостице со странным названием Обал и высоким идолом Марцаны перед воротами частокола. Здесь дорога поворачивала на юг, а потому путники напоили коней, перекусили и снова поднялись в седло.

Верст через десять их путь сузился и перешел в гать, что тянулась через чавкающий влагой березняк и мелко подрагивала под копытами. У Середина неприятно засвербило на душе от предчувствия нового ночлега на болоте — однако верст через двадцать гать посветлела, стала сухо похрустывать и вскоре превратилась в широкую пыльную ленту, виляющую среди полей с жизнерадостной свекольной и реповой ботвой.

Затем тракт повернул в чистый сосновый лес, перекатился через холм, через другой, и путники увидели город, размерами не уступающий Полоцку. Дальше, за городом, катились волны по огромному, уходящему к самому горизонту, озеру.

— Луколом, — сообщил боярин, не раз ездивший по этим местам. — Невелико княжество здешнее, но город всё едино стольный. Белорыбица тут диво как хороша!

Дабы не искать приключений в темных лесах, путники опять остановились на постоялом дворе, сторговав у хозяина обширную горницу одну на всех — разве только боярышня со служанкой отделились в углу за наспех повешенной занавеской. Отведали расхваленной Радулом рыбы — вечером заливной, а утром запеченной, — после чего снова пустились в путь.

В версте от города дорога уткнулась в неглубокий, по брюхо лошадям, брод, а потом строго по прямой направилась на восток. За деревней Казенники они опять прошли несколько верст по гати, за которой остановились на короткую дневку. Затем тракт провел их мимо деревни Неклудово — полтораста дворов, окруженных тыном в два роста высотой. Боярин знал здесь практически каждый хутор, иногда он указывал куда-то за лесок и радостно сообщал:

— Дом там Митушинский. Десятника нашего, Гордея, родня. А коли тут за холмом повернуть, то к Веденикам доехать можно. Там с бересты такие туеса ладные плетут, в них аж воду носить можно, и не проливается…

Сзади послышался топот. Олег оглянулся. Десяток мчащихся во весь опор всадников. Может, по делам княжеским дозор торопится, а может, гонец с охраной. Мало ли кто и куда по длинным дорогам русским скачет? Однако странные неприятности последних дней заставили его перевесить щит с крупа гнедой на переднюю луку седла и положить ладонь на рукоять сабли.

— Геть! — Почти поравнявшись с Серединым, первый из всадников внезапно рванул из ножен меч.

Ведун дернул саблю всего на миг позже, а потому смог без труда отразить направленный в голову удар. Нежданный враг промчался дальше, даря Олегу драгоценное мгновение, которого хватило как раз на то, чтобы ухватить ручку щита. Поэтому клинок второго воина он смог принять на железную окантовку, одновременно резанув саблей понизу. Ворог охнул, покатился из седла. С третьим ведун столкнулся щитами — и они разминулись. Четвертый встал на стременах, намереваясь обрушить на голову противника тяжелую секиру, но Олег дотянулся до нее кончиком сабли, мягко — без удара, а плавным усилием — отвел от своей макушки в сторону и выбросил вперед не менее тяжелый щит, ломая его краем ничем не прикрытую грудину. Воин молча откинулся на спину и… И перед ведуном осталась открытая дорога — остальные всадники промчались мимо, подальше от него.

Середин обернулся: серая лошадь, вздымая пыль, волокла за собой его последнего противника, нога которого застряла в стремени. Боярин Радул, размахивая палицей, что-то орал уносящимся татям. Перед ним на дороге валялись двое мертвецов — с живых людей столько крови не натекает. С надсадным воем ползал возле лошади, на которой сидела с круглыми глазами Рада, какой-то человек в войлочном поддоспешнике и пытался собрать валяющиеся в грязи кровавые ошметки. Похоже, это был первый сбитый Олегом разбойник.

Ведун спешился, ударом ноги опрокинул его на спину, наступил ногой на горло:

— Кто вас послал? Чего вам нужно? Ну, говори! Кто?!

— Нехорошо так, ведун, — подошел боярин. — Видишь, мается человек.

Он взмахнул палицей, и голова пленника превратилась в ямку.

— Слушай ты… — вскинулся Середин, подбирая слова, но не подобрал и просто сплюнул в пыль. — Добрый ты человек, боярин Радул.

— Какой есть, — повесил богатырь палицу обратно па пояс. — А че им нужно было? Кто енто такие?

— Спросить надо было у татя!! — не выдержав, заорал Олег. — Спросить, а не киянкой своей по башке вколачивать!

— А чего же ты не упредил, ведун? — развел руками боярин.

Середин только сплюнул еще раз и принялся расстегивать на покойнике ремень. В этот момент послышалось легкое шуршание, а потом тяжелый удар о землю.

— Ой, мамочки… — охнула Рада. — Как же это он?

Третьяк лежал, раскинув руки, а на рубашке быстро темнел длинный порез — от плеча до нижних ребер.

— Кажись, рубанули холопа-то, — зачесал в затылке боярин.

— Понять ничего не успел, — вздохнул Олег, закидывая через спину чалого поясной набор с широким прямым мечом. Ведун подошел ближе, присел на корточки, взял руку, попытался нащупать пульс… Нет ничего… — Пусть будет Мара милостива к своему новому слуге.

— А ты как же цел, Базан? — поинтересовался у второго холопа боярин.

— Да я… — сглотнул холоп. — Я справа от него ехал.

— Видать, не достали, — распрямился Середин. — Давайте через седло его перекинем. Опять вечером придется поминальный костер жечь. Что скажешь, боярыня? Может, домой возвертаешься?

— Не, — мотнула головой Пребрана. — Я одна теперь никак не поеду. Токмо с вами. Куда вы, туда и я.

— Где остановиться лучше для дела сего, боярин? — повернул голову к Радулу Олег.

— Где скажешь, ведун. До Рши все едино засветло не успеем. Я так мыслю, с тракта нам до ночи надобно отвернуть. Как бы не вернулись во мраке душегубы.

— Это ты прав, — согласился Середин. — Против нежити мои заговоры помогают, а против живых не всегда. В тихом месте ночевать будет спокойней.

Трупы разбойников путники тоже прихватили с собой, но лишь для того, чтобы те не воняли на дороге — свернув в лес, их скинули в первую попавшуюся низину. Третьяк же ушел в лучший мир в красивом месте — жаворонки приняли и унесли его душу в слиянии двух речушек, на длинном песчаном мысу, куда мужчины не поленились принести высокую груду сухих сосновых хлыстов, нападавших в здешнем лесу после снежной переменчивой зимы.

Для себя путники развели отдельный костерок, помянув молодого холопа добрым словом и густым темным пивом. Разумеется, в этот день двигаться дальше они уже не собирались. Базан и Рада натянули веревку между двумя деревцами, накинули на нее большой кусок грубого холста, сшитого из пяти полотнищ, придавили по краям полешками — и получилось грубое подобие палатки, куда Пребрана отправила холопку