поблизости нечисти нет. Наговорили люди на Себежскую гать… Он легонько потрепал лошадь по гриве и завел:

— А что такое «вагон»? — перебил Олега боярин, не дав толком изобразить из себя «Любэ».

— Повозка такая, крытая и очень большая, — пояснил Середин.

— А «папироска»?

— Ну, это вроде фитиля, чтобы огонь долго не гас.

— А «погоны»?

— Что-то воды как будто прибыло, — указал под копыта ведун, зарекшись петь еще хоть что- нибудь.

— Да, подтапливает, — согласился боярин. — Как бы не утопли в болотине этой.

Копыта уже не чавкали в грязи, а расплескивали воду; возницы поджали ноги, чтобы не зачерпнуть поршнями. Олег дал гнедой шпоры, промчался рысью еще саженей сто — и внезапно оказался на рыхлой, как старая хвоя, но сухой и достаточно твердой почве.

— А вот и гать, — потрепал он лошадь по шее. — Не обманула, значит, Пребрана. Есть дорога.

Деревья поначалу просто поредели, там и сям поднимаясь над мхом на серых округлых кочках; кора берез все больше подергивалась черными проплешинами, а сами деревья делались тощими и гнутыми, пока, наконец, не исчезли совсем. Вправо и влево, упираясь в черный гнутый горизонт, на несколько верст раскинулась равнина. Кое-где наружу выпирали кочки, кое-где проглядывали черные провалы среди серых мшистых окон — но никаких островков или взгорков в пределах видимости различить не удавалось.

— Если до темноты закутка не найдем, — заметил Середин, скидывая косуху и подставляя спину жарким солнечным лучам, — будет тоскливо. На узкой гати ни лошадей не отпустить, ни самим толком не устроиться.

— Ничего, дни ныне долгие, — отозвался богатырь. — Найдем.

В воздухе пахло грибами. Мох почти полностью закрывал воду, а потому болото мало парило. Зато жара распугала комаров и надоедливую мошку, и люди наконец-то вздохнули свободно. Такую бы дорогу до самого Полоцка — удовольствие будет, а не путешествие.

— Эх, клюквы здесь, верно, по осени много… — мечтательно вздохнул Середин.

— Коли собирать пойдешь, привязывайся лучше, — тут же прагматично прокомментировал Радул. — Не то вмиг утопнешь.

— Не пойду, — пообещал ведун.

Гать лежала вровень с окружающим мхом, а местами им даже поросла, и если бы не накатанная колея, четкой двойной линией прорезающая серо-зеленое безбрежье, можно было подумать, что едут они по обычной равнине, а не по бездонной топи.

«Как же они в болоте руду добывают? — мысленно удивился Середин. — Среди засасывающих торфяных ловушек, воды, духоты. Или тут сперва появилась выработка, а уж потом на пустующие ямы пришла вода? Похоже, кстати, именно на то. Сперва железо брали там, где ближе, а потом уходили всё дальше и дальше от селения. Карьеры затапливались, заболачивались — но рудокопы потихоньку стелили гать и шли всё дальше…»

Мерно поскрипывали колеса, всхрапывали кони. Осоловевшие от жары всадники то и дело клевали носом, и Олег время от времени громко вскрикивал, заставляя людей встрепенуться. Лошадь ведь мох на дороге и рядом не различает, потянется за брусничкой веточкой, оступится — и всё, поминай как звали. Ухнется всей массой в рыхлое месиво — спросонок и всадник соскочить не успеет. Разорванная пелена мха сомкнётся, и через мгновение даже не разберешь, куда сгинул всадник, когда исчез. Пойдут опять про нежить коварную новые истории по деревням гулять…

В какой-то миг Середин и себя поймал па том, что едва не уткнулся носом в лошадиную гриву — встряхнулся, привстал на стременах и с огромным облегчением увидел впереди черное пятно высоких елей:

— Никак остров? Боярыня, это что, обещанная Крупинская земля?

— Нет, боярин, — ответила девушка. — Те острова на самой середине должны быть. И большие они, там рудокопы жили даже одно время. Селение срубили.

— Всё едино, тут остановимся, — негромко сказал Радулу Олег. — День скоро кончится, а когда снова на сухое место набредем, неизвестно. Лучше пару часов потерять, чем без нормального ночлега остаться,

— Это ты прав, — согласился богатырь. — Тем паче, меня уж давно в сон тянет…

Остров оказался всего лишь полоской земли, вытянутой поперек дороги метров на двести и шириной около двадцати. Гать упиралась в возвышенную его часть, поросшую толстыми, пахнущими дегтем елями, а на отходящем влево пологом языке расположился молоденький ивовый кустарник. Кусты путники вытоптали, организуя себе стоянку, составили телеги одну к другой; выбрали у берега местечко, раскидали мох, разогнали тину, дали лошадям напиться, после чего спутали им ноги и повесили торбы — пастись здесь всё равно было негде. Середин не поленился привязать своих и Радуловых скакунов к тонкому стволику одинокой осины, а холопы выпустили боярских лошадей просто в кусты — куда они с мыса денутся? Костер запаливать не стали. Нижних еловых веток хватило бы от силы на несколько минут, а иных дров на острове не имелось. Поужинали скромно: поели пряженцев с соленой рыбой да хлебнули хмельного меда из бурдюков.

Солнце потихоньку опускалось к горизонту, окрашиваясь в зловещий багрянец, потянуло сыростью. Не дождавшись сумерек, в ельнике жалобно заплакал ребенок.

— Ну вот, начинается, — поднялся Олег. — Я думал, обойдется в рудниках-то, но болота везде болота. Значит, так! Кому нужно сбегать за елки, делайте это сейчас, потом возможности не будет.

— Не, вы покуда посидите, — поднялась Пребрана. — Рада, пошли.

Боярыня со своей служанкой ушли за деревья. Когда они вернулись, туда же бодрой трусцой побежали несколько холопов. Кривобокий Вавила тем временем начал натягивать от крайней телеги в сторону веревки, привязывая их к ивовым веткам, сверху бросил кусок парусины — получился немудреный навес на пару человек. Боярская девка взяла перевязанный ремнем тюк, полезла вниз, закопошилась. Через несколько минут позвала:

— Готово, барыня!

— Ну, спокойной ночи, бояре, — поклонилась Пребрана. — И вам, люди, тоже спокойной ночи.

— Хотелось бы верить… — Олег проводил взглядом забирающуюся под навес девушку, вздохнул, достал из своей чересседельной сумки соль с перцем, выложил на тряпицу, высыпал на нее же из сумки золу. Тщательно всё перемешал, потом свернул материю кулечком, отошел к краю утоптанной площадки и медленно двинулся по кругу, высыпая на землю тонкую пыльную струнку:

— Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, Срече порадуюсь. Доверяюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес. Оградите меня, внука вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого,