Перенося Пана Зюзю на полянку, Серегу ничуть не переживал, что, в отличие от Фуфела на бревенчатом плоту и Боярина на песчаном острове, тот может замерзнуть среди сугробов. Ничего, Любка — так вообще голая на лыжах каталась, вот пусть Зюзя и побегает кругами, глядишь, и хмель выветрится перед серьезным разговором.
Но для начала необходимо было пообщаться с Боярином. Для ускорения процесса скульптор перенес к нему на остров-пляж Шубу, который без подсказки вооружился тетрадью и карандашом.
Серега даже слегка опешил, наблюдая за встречей двух живчиков, напарников, одному из которых в естественном мире два дня назад едва не проломили дубиной голову, а другому пролили кровь две пули, выпущенные грабителем-убийцей почти в упор. Боярин и Шуба некоторое время, словно изучая, смотрели друг на друга, потом крепко обнялись, и Серега мог дать голову на отсечение, что и у того, и другого на глазах выступили слезы. У него самого — точно выступили.
Задавать вопросы Боярину скульптору не пришлось, за него постарался Шуба, сделавший в тетрадке соответствующие записи:
«Боярин клянется, что в него и Скворца стрелял Лисавин. Боярин не видел, как он оглушил тебя и как забрал пистолет. Но узнал Зюзю, когда тот подходил к машине, поэтому успел закрыть кнопку. После чего Зюзя начал стрелять…»
— Все ясно, — сказал Серега, глядя на Шубу и Боярина. — Дело за малым. Добиться признания от самого Пана Зюзи и узнать, где деньги. Но для начала надо сделать вот что…
Не прошло и двух минут, как компанию Фуфелу на его плоту составили перенесенные пинцетом Борисыч с Любкой, а компанию Шубе и Боярину — Вика. К плоту и острову скульптор пододвинул заснеженную лесную полянку с Паном Зюзей, образовав платформочками треугольник. Расстояние между ними позволяло разговаривать, не повышая голоса, но было недостаточно близким, чтобы перепрыгнуть с одной на другую.
— Итак, семеро мелких, выслушайте меня внимательно, — обратился он к двум женщинам и пятерым мужчинам. — Вы отличаетесь от восьми аборигенов Застолья и от опластилинивших Влада и Машки тем, что являетесь копиями живущих в естественном мире людей. При этом вам необходимо раз и навсегда уяснить, что вы это не ваши прототипы. Здесь вы абсолютно самостоятельные личности. Это всем ясно?
Личности согласно закивали, и скульптор продолжил:
— За исключением меня никто из ваших прототипов не знает, что у них есть копии. При этом вы снитесь своим прототипам во снах, Шуба снится мне, капитану милиции Клюеву снишься ты, Борисыч, Любе Скоросчётовой снишься ты, Любка. Во сне глазами своих копий мы видим все происходящее в Застолье…
Наверное, и ты, Фуфел снишься своему прототипу Владимиру Селиванову, а ты, Пан Зюзя, снишься Вячеславу Лисавину, — это мне пока неизвестно. Боярин, не знаю, снишься ли ты Петру Терентьеву, который находится в коматозном состоянии. Конечно, лучше бы снился, он бы за тебя порадовался.
Виктории Ким, ничего не может сниться, потому что в естественном мире она умерла. Вернее, ее убил один человек. Тот самый, что убил и водителя Сергея Скворцова, и тяжело ранил Боярин, а лично меня огрел дубиной по черепушке, и тем самым вполне мог дураком на всю жизнь оставить. Пан Зюзя, я говорю правду?
— Успокойся, Фуфел и не размахивай руками! — повысил голос скульптор. — Несколько минут тому назад ты заступился за своего собутыльника чисто рефлекторно, не зная настоящей причины ярости Боярина. А причина у него была, только жаль, что Боярин, прежде чем чистить рыло Пану Зюзе, не разъяснил всем присутствующим, что к чему. Сейчас такая возможность у Боярина появилась.
Или, быть может, Пан Зюзя сам во всем признается? Ведь, насколько я понимаю, все вы, за исключением Вики, знаете, что происходит с вашими прототипами, чувствуете их мысли. Ведь так, Шуба? Ты же знаешь, что у меня на уме?
Шуба согласно закивал. Вместе с ним закивали и Борисыч с Любкой, а чуть погодя, и Фуфел.
— Вот видишь, Зюзя, они о своих прототипах все знают, и тебе известно, что делал раньше и что делает в данную минуту Вячеслав Лисавин. Почему же не хочешь отвечать? Ведь ты — это не он, лично на тебя его преступления не распространяются. И если он задумал убить, к примеру, своего подельника, то ты в этом не виноват, Зюзя!
— Чего распрыгался, Борисыч? — вынужден был отвлечься Серега на яростные жестикуляции копии милиционера. — Тетрадь просишь. Шуба, добросишь до него тетрадь с карандашом? Нет, лучше я сам перенесу.
Скульптор перенес тетрадь с острова на плот, и Борисыч принялся что-то поспешно в ней писать. Через несколько секунд при помощи лупы Серега прочитал следующее:
«Я собираюсь в Коньково. Сейчас позвоню».
— Борисыч, ты это о чем? — не сразу понял Серега, но тут до него дошло:
— Хочешь сказать, что чувствуешь, то есть, знаешь, что Клюев собирается приехать ко мне домой?
Борисыч на плоту усиленно закивал.
— Он сейчас мне позво… — договорить Сереге не позволил телефонный звонок.
— Привет, Борисыч! — выпалил он, схватив трубку. — А вот узнал. У меня интуиция сработала. Приезжай, только особо не торопись, я еще не все доделал. С подполковником Заводновым? Через сколько? Лучше сначала в магазин заверните, а то потом некогда будет… Потому что я назову тебе имя убийцы Виктории Ким и Сергея Скворцова… Оттуда знаю. Говорю же, у меня интуиция сработала. Вместе проверим. Не торопитесь, говорю!
— Так, мелкота! — обратился он к копиям, повесив трубку. — Времени у меня очень мало, поэтому беспокоить можно только в крайнем случае. Что, Шуба? Сделаю я вам поесть-попить, сделаю! Борисыч, ты можешь подать знак, когда Клюев будет подъезжать к дому? В таком случае начинайте прыгать вместе с Любкой и Фуфелом. Отлично!
— Теперь ты, Пан Зюзя, — Серега перенес тетрадь с карандашом на заснеженную поляну. — Еще раз повторяю: лично ты — копия, поэтому за преступления своего прототипа Вячеслава Лисавина не отвечаешь. Никто тебя в Застолье пальцем не тронет, будешь жить, как все. Но для этого ты должен написать в тетрадке признание в убийстве и
