Шон на необъезженной кобыле не мог мне помочь. Истерика одной лошади быстро передается другим, особенно молодым и норовистым. Из всех лошадей Шона только один семилетний жеребец Аполлон был достаточно объезженным и спокойным, чтобы справиться с такой ситуацией. Он мог нестись с бешеной скоростью, раздувая ноздри, а потом спокойно стоять, пока наездник высвобождает ноги из стремян, спускается на землю и подхватывает поводья другой лошади, взбесившейся от страха. Но Аполлон был в загоне, в полумиле от горы.
Инстинкт подсказывал мне крепче держаться за луку седла, только так я могла удержаться на лошади. Если отпущу руки, я упаду. Но я могла попытаться дотянуться до поводьев или высвободить ногу из стремян. «Делай все возможное!» – вопил мой внутренний голос.
Инстинкт был моим ангелом-хранителем. Он спасал меня раньше, направляя мои движения на десятках брыкающихся лошадей. Он подсказывал, когда хвататься за седло и когда уворачиваться от тяжелых копыт. Этот же инстинкт несколько лет назад помог мне выбраться из корзины с металлоломом, когда отец чуть меня не убил. Тогда он подсказал, что лучше упасть с большой высоты, чем надеяться на вмешательство отца. Всю жизнь инстинкт учил меня одному: полагаться всегда только на себя.
Бад встал на дыбы. Он поднялся так высоко, что мне показалось, он сейчас опрокинется на спину. Но он с тяжелым стуком опустил копыта. Я еще крепче вцепилась в луку седла, положившись на инстинкт, который подсказывал мне не ослаблять хватки.
Шон и на необъезженной кобыле смог догнать меня. Он совершил чудо. Кобыла даже не понимала его команд. Он изо всех сил ударил ее ботинками по бокам – никогда прежде она ничего подобного не чувствовала, поэтому взвилась на дыбы с диким ржанием. Но Шон заставил ее опустить голову. Как только копыта коснулись земли, он ударил ее во второй раз, сильнее, зная, что она снова поднимется на дыбы. Он делал так, пока лошадь не перешла на бег, а тогда направил ее вперед и погнал все быстрее и быстрее. Ему удалось направить ее, хотя она еще не выучила странный танец движений, который со временем становится языком общения лошади и наездника. Все это произошло за считаные секунды. Годы подготовки спрессовались в один отчаянный момент.
Я знала, что это невозможно. Невозможно даже в воображении. Но я продолжала держаться за луку седла.
Бад буквально свихнулся. Он совершал дикие прыжки, выгибал спину, а потом опускал голову и тяжело бил копытами по земле. Разум мой почти не осознавал того, что видели глаза. Золотая пшеница летела во все стороны, синее небо и гора то и дело менялись местами.
Я совершенно потеряла ориентацию. Я не увидела, а почувствовала, что мощная гнедая кобыла несется за мной. Шон наклонился в седле, крепко удерживая поводья одной рукой, а другой подхватывая поводья Бада, волочившиеся по земле. Кожаные поводья натянулись, заставляя Бада задрать голову. В таком положении он больше не мог лягаться и перешел на ровный, ритмичный галоп. Шон, сжимая поводья, подтянул голову кобылы к своему колену, заставив ее бежать по кругу. Он крепко держал ее голову, намотав поводья на руку. Круг все сжимался, пока не стал настолько маленьким, что кобыла остановилась. Я соскользнула с седла и рухнула на землю. Острые колосья кололи меня сквозь рубашку. Вверху, над своей головой, я видела лошадей. Они тяжело дышали, бока их ходили ходуном, а копыта переступали по земле.
12. Рыбьи глазки
Мой брат Тони взял кредит, чтобы купить собственный тягач с трейлером. Но, чтобы выплачивать этот кредит, ему приходилось очень много работать. Поэтому он так и жил в дороге. Пока его жена не заболела и врач (она обратилась к врачу) не прописал ей постельный режим. Тони позвонил Шону и спросил, не сможет ли он пару недель поработать на тягаче.
Шон ненавидел дальние поездки, но согласился при условии, что я поеду с ним. Отцу на свалке моя помощь была не нужна, и Рэнди мог отпустить меня ненадолго, поэтому мы с Шоном покатили к Лас-Вегасу, потом на восток к Альбукерке, на запад к Лос-Анджелесу, а дальше на север в штат Вашингтон. Я думала, что увижу города, но увидела лишь стоянки для грузовиков и скоростные трассы. Лобовое стекло было огромным, а кабина находилась очень высоко. Сверху обычные машины казались игрушечными. В отсеке для сна было душно и темно, как в пещере. Повсюду валялись пакеты от чипсов и прочий хлам.
Шон ехал целыми днями. Он почти не спал. С пятидесятифутовым трейлером он управлялся так, словно это была его собственная рука. Он что-то подправлял в документах, чтобы на контрольных пунктах казалось, что он спал больше, чем на самом деле. Каждые два дня мы останавливались, чтобы принять душ и поесть что-то человеческое, а не только сухофрукты и гранолу.
Возле Альбукерке склад Walmart оказался закрыт, и нас не могли разгрузить два дня. Мы находились за городом: там не было ничего, кроме стоянки и красного песка со всех сторон. Мы ели чипсы и играли в «Марио Карт». К вечеру второго дня наши тела окончательно затекли от долгого сидения, и Шон сказал, что будет обучать меня боевому искусству. Первый урок прошел на закате на стоянке для грузовиков.
– Если ты знаешь, что делать, – сказал Шон, – то сможешь обезвредить противника с минимумом усилий. Можно управлять телом человека всего двумя пальцами. Нужно лишь знать слабые места и уметь их использовать.
Он схватил меня за запястье и согнул его, направив мои пальцы вниз так, что они болезненно коснулись внутренней стороны руки. Он продолжал давить, пока я не изогнулась и рука не оказалась за спиной.
– Видишь? Это слабое место, – объяснил Шон. – Если я надавлю сильнее, ты будешь обездвижена. – Он усмехнулся своей ангельской усмешкой. – Но я не буду, потому что это чертовски больно. – Он отпустил меня и сказал: – Ну а теперь попытайся ты.
Я согнула запястье брата и изо всех сил нажала, стараясь заставить его завести руку за спину, как это было со мной. Шон не двигался.
– Может быть, тебе лучше попробовать другой прием? – задумчиво сказал он.
Он обхватил мое запястье по-другому, так может схватить нападающий. Шон показал мне, как ослабить захват: где пальцы противника слабее всего, а кости моей руки
