и следующие три дня не выходил из трейлера на Отшибе, пребывая в парализующей депрессии неизвестной этиологии, валяясь на заляпанной софе Томми Д. и попивая «Саузерн Комфорт» прямо из горла, и глядя, как змеи Дуси не пошевелились ни разу за три дня, в своем аквариуме, и первые два дня Милдред пронзительно пилила его за то, что он сперва асоциально отрубился у бочки, а потом оставил ее одну, на седьмом месяце, в песочной комнате, полной загорелых аномичных блондинов, которые скабрезно комментировали ее татушки, и стремных типов, которые говорили, не двигая нижней челюстью, спрашивали, где она «летовала», и все предлагали ей консультации по паевым фондам без надбавки или подняться наверх посмотреть их коллекцию копий Дюрера, и говорили, что толстые девушки чрезвычайно их привлекают своим презрением к культурно-аскетическим нормам, а Брюс Грин лежал с забитой Хупи головой и неразрешенной внутренней болью и не молчал в ответ, и даже не сформировал ни единой полноценной мысли за все три дня, а травяную юбку спрятал за подзором дивана, и позже дико разорвал в клочки, и рассыпал их над лоханкой с посадками марихуаны на гидропонике Дуси, для удобрения. За дюжину шагов в ритме анданте Ленц пару раз расплывается перед глазами Грина, но все еще торчит перед домом канадских беженцев, приманившим Грина, подняв над калиткой в заборе какую-то баночку и чем-то капая на калитку, держа в руках что-то, вдруг полностью завладевшее вниманием пса. Грин почему-то думает, что надо посмотреть на часы. То ли розовая, то ли оранжевая бельевая веревка дрожит, когда по ней проезжает ролик с поводком, и собака подбегает встретить Ленца у калитки, которую тот медленно открыл. Сложно сказать, как именно настроен громадный пес, но Ленц определенно завладел его вниманием. Если бы он решил, что Ленц съедобен, никакой поводок и ролик на веревке его бы не сдержали. На пальце Грина горькая субстанция из уха, которую он не может удержаться не понюхать. Про второй палец он забыл и оставил в ухе. Теперь Грин совсем близко, в тени фургона за границей пирамиды натриевого света от уличного фонаря, где-то в двух домах от источника жуткой музыки, в которой вдруг наступает перерыв между двумя треками с раннего Хо «Дон Хо: С Гавайев со всей любовью», так что Грин слышит канадезийский баритон голосов вечеринки из открытых окон, а также какое-то низкое сюсюканье Ленца, «Ути-пути, собачка-барабачка» и все такое, предположительно, адресованное собаке, которая подходит к Ленцу нейтрально-опасливо, но с интересом. Грин не представляет, какой породы собака, но она большая. Грин не помнит, как покойный отец мерил шагами уолтемскую гостиную, – только два очень разных звука шагов, шелест бумажного пакета на банке пива в его руке. Уже хорошо за 22:45. Поводок с шипением подъезжает к концу люминесцентной веревки и задерживает собаку в двух шагах от калитки, где стоит Ленц, слегка наклонившись вперед на манер человека, который сюсюкает с животным. Грину видно, что у Ленца в руке, перед принюхивающейся собакой, слега пожеванный квадрат залежавшегося жесткого мясного рулета Дона Г. У Ленца скучающий и поглощенный вид человека с короткой стрижкой и счетчиком Гейгера. Завораживающий своей отвратительностью Хо снова заводит песню, с полной неожиданностью, из-за которой CD такие жуткие. Грин, с пальцем в одном ухе, чуть двигается, чтобы тень Ленца от фонаря не закрывала вид. Музыка перекатывается и грохочет. Канашки выкрутили звук на «Моя Любимая Лауна-Уна Луау Леди» – песне, от которой Грину всегда хотелось пробить головой окно. Некоторые инструменты звучат словно арфа на кислоте. Гулкие перкуссии – словно сердце в момент самого страшного кошмара. Грину кажется, что он видит, как от мощной вибрации в домах напротив вибрируют окна. Теперь у Грина куда больше одной мысли/мин., глубоко в голове со скрипом раскручивается беличье колесо. Волнующаяся дрожь от слэк-стальной гитары заполняет голову малыша Брюси белым песком, волнующимися животами и головами, напоминающими воздушные шары спонсированного новогоднего парада, пухлые мягкие яркие морщинистые плывущие головы с улыбками, кивающие и подпрыгивающие, когда их надувают до формы гигантской головы, наклонившиеся вперед, болтающиеся на нитках. Грин не видел новогоднего парада с Года Геморройных Салфеток «Такс», который был просто непристойным. Грин достаточно близко, чтобы различить, что гавайенизированный дом канашек – 412 по Зап. Брейнерд. Машины синих воротничков, внедорожники и фургоны раздолбайски разбросаны по улице, припаркованы наспех, на номерах некоторых – канадица. Также на некоторых окнах наклейки с флер-делисами и слоганами на канадском. Перед 412 как-то угрожающе торчит старый «Монтего», переделанный под драгстер, два колеса на бордюре, с лихо накинутым на антенну цветочным венком и выцветшими эллипсами на краске капота, которые выдают, что движок прокачан и раскаляется добела, а Ленц встал на колено, отламывает кусочек рулета и подбрасывает на землю в пределах досягаемости поводка. Собака подходит и опускает голову к мясу. Характерный звук чавканья мясным рулетом Гейтли плюс цитровый переливающийся рев гадкой мелодии. Теперь Ленц встает, двигается сквозь разные оттенки тени мягко, как призрак. В дальнем от обвисшего флага освещенном окне ходят квадратные смуглые мужики в бородах и громких рубашках, щелкая пальцами, с увитыми цветами дамами под ручку. Многие головы запрокинуты и не отрываются от бутылок «Молсона». Кожанка Грина скрипит, когда он пытается дышать. Змея выскочила из банки с таким звуком: ш-прун-н. Его тетя в кухонном уголке в Винчестере, в ослепительном зимнем утреннем свете, тихо разгадывает кроссворд. Два мансардных окна наполовину закрыты пульсирующими прямоугольниками JBL. Грин из тех, кто узнает динамик JBL и зеленую бутылку «Молсона» за версту.

Сформировавшаяся мысль заключает: голос Хо напоминает консистенцией масло.

Любая случайная косматая канадская голова в окнах, реши она выглянуть во двор, теперь могла бы увидеть Ленца, размещающего очередной кусочек мяса перед собакой и извлекающего что-то из-под мышки пальто, мягко и украдкой обходя собаку, словно чтобы оседлать ее сзади, подкладывая остатки рулета перед ней, – собака присела, раздается хруст кукурузной посыпки Дона и хлюпанье пансионатного мяса. Рука выныривает из-под пальто с чем-то, что наверняка блеснуло бы, если бы сюда доставал свет окон. Брюс Грин пытается разогнать туман дыхания. Дорогое пальто Ленца развевается по бокам от собаки, когда Ленц готовится, нависает, берет одной рукой загривок и с могучим уханьем поднимает ввысь так, что зверь встает на задние лапы и беспомощно болтает передними, и на скулеж в освещенном пространстве над одним из динамиков появляется человек в лее и фланели. Грин даже не думает окликнуть из своего затененного укрытия, и момент застывает