из корыстных побуждений, и не понимает, как все это важно. Я уверен, что в этом блокноте – все нужные нам ответы. – Обрадованно, как мальчишка, получивший новую рогатку, он добавляет: – Мы почти у цели, Дэнс. Свобода близка!

– И как это произойдет? Вы просто уйдете отсюда? Или это я уйду? Нам обоим это не удастся, ведь мы – один и тот же человек.

– Не знаю. Наверное, Айден Слоун очнется, сохранив все свои воспоминания. Будем надеяться, что нас с вами он забудет, как дурной сон. – Даниель снова смотрит на часы. – Но сейчас лучше об этом не думать. Сегодня вечером Анна договорилась встретиться с Беллом на кладбище. Если верить ей, то лакею об этом известно и он тоже туда заявится. Мы должны его изловить. Значит, у нас есть часа четыре, чтобы разобраться с шифровальной книжкой. Переоденьтесь и приходите ко мне, подумаем вместе.

– Да, конечно, – киваю я.

Его хорошее настроение заразительно. Сегодня вечером мы разделаемся с лакеем и дадим ответ Чумному Лекарю. Мои остальные обличья готовят свои планы спасения Эвелины, а мне остается только придумать, как спасти Анну. Я отказываюсь верить, что она меня обманывает. Я не желаю оставлять ее здесь, ведь она мне так помогла.

Возвращаюсь к себе. Повсюду в доме жалобно скрипят половицы: гости готовятся к ужину.

Я им завидую. Мне предстоит опасное занятие.

«Очень опасное. С лакеем трудно справиться».

– А, вот и вы, – говорю я, оглядываясь, не подслушивает ли кто. – Правда, что вы – все, что осталось от настоящего Айдена Слоуна?

Мой вопрос остается без ответа. Внутри презрительно хмыкает Дэнс. Представляю, как суровый судейский охарактеризовал бы человека, который разговаривает сам с собой.

В полутемной спальне тускло горит огонь в камине. Слуги забыли зажечь свечи. Заподозрив неладное, я вскидываю ружье. В вестибюле егерь забирал у охотников оружие, но я свое не отдал.

Зажигаю фонарь у двери, замечаю в углу комнаты Анну. Она стоит неподвижно, невыразительно смотрит на меня.

– Анна! – удивленно восклицаю я, опустив ружье. – Что слу…

За спиной скрипят половицы. В боку вспыхивает боль. Меня тянут назад, заскорузлая ладонь грубо зажимает мне рот. Оборачиваюсь, оказываюсь лицом к лицу с лакеем. Губы его кривятся в ухмылке, колючий взгляд царапает лицо, будто хочет раскопать что-то внутри.

Жуткие глаза.

Из зажатого рта рвется крик.

Лакей поднимает нож, медленно проводит кончиком по моей груди и вонзает клинок мне в живот. Удары сыплются один за другим, боль нарастает, ширится, и потом не остается ничего, кроме боли.

Мне до ужаса холодно. И покойно.

Ноги подгибаются. Лакей подхватывает меня на руки и бережно укладывает на пол. Смотрит мне в глаза, впитывает сочащуюся из них жизнь.

Открываю рот, но не могу издать ни звука.

– Беги, кролик, – говорит лакей. – Беги.

42

День второй (продолжение)

С криком приподнимаюсь, но меня тут же прижимают к кровати.

– Это он? – спрашивает лакей, оглядываясь на Анну, стоящую у окна.

– Да, – дрожащим голосом отвечает она.

Лакей склоняется ко мне; дыхание, пахнущее пивом, согревает щеку.

– Недалеко ускакал, кролик, – хрипло говорит он.

Нож вонзается мне в бок, на простыню струится кровь, унося с собой мою жизнь.

43

День седьмой

Кричу в удушливой тьме, приваливаюсь к стене, подтягиваю колени к подбородку, невольно сжимаю бок, там, куда в дворецкого вонзился нож, проклинаю свою глупость. Чумной Лекарь не солгал – Анна меня предала.

Мне дурно. Подыскиваю в уме какие-то объяснения, но я ее видел своими глазами. Все это время она мне лгала.

«И не она одна».

– Заткнись, – сердито говорю я.

Сердце колотится, дыхание перехватывает. Надо успокоиться, а то никакого толку не будет. Не могу отделаться от мыслей об Анне, ни о чем другом думать не в состоянии. Только сейчас понимаю, что именно в ней находил покой.

Она меня утешала.

Она была моим другом.

Ворочаюсь, пытаюсь сообразить, где нахожусь и грозит ли мне опасность. На первый взгляд – нет. Плечи с обеих сторон касаются стен, на уровне правого уха в щелку сочится свет, слева какие-то коробки, а у ног – бутылки.

Подношу к свету наручные часы, гляжу на циферблат. Тринадцать минут одиннадцатого. Утро. Белл еще не добрался до особняка.

– Еще утро, – говорю сам себе. – Время еще есть.

Губы сухие, язык как будто крошится, запах плесени так силен, словно в рот запихнули грязную тряпку. Хочется пить, чего-нибудь холодного, со льдом. В далекое прошлое отступает пробуждение в кровати, под простыней, когда тяготы дня покорно ждут своей очереди по другую сторону теплой ванны.

Я и забыл, что мне было так хорошо.

Тот, в кого я на этот раз воплотился, судя по всему, всю ночь провел скорчившись, и сейчас любое движение причиняет боль. К счастью, панель слева от меня легко сдвигается, глаза слезятся от дневного света.

Я в длинной галерее, которая тянется вдоль всего особняка. С потолка свисает паутина. Стены облицованы панелями темного дерева, повсюду громоздится старая мебель, покрытая толстым слоем пыли и изъеденная жучком-древоточцем. Отряхиваюсь, встаю и разминаю затекшие мышцы. Похоже, тот, в кого я воплотился, всю ночь сидел в чулане под лестницей, ведущей на сцену. Перед пыльной виолончелью лежат пожелтевшие ноты, я смотрю на них, и мне кажется, что в тесной каморке я проспал какое-то великое потрясение, что-то очень важное.

Какого черта я забрался в этот чулан?

Пошатываясь, бреду к окну, покрытому потеками грязи. Вытираю стекло рукавом, вижу внизу сад. Я на верхнем этаже особняка.

По привычке обыскиваю карманы, чтобы понять, кто я такой, но тут же соображаю, что мне этого не нужно. Я Джим Раштон, двадцатисемилетний констебль местного полицейского участка, о чем с гордостью всем рассказывают мои родители, Маргарет и Генри. У меня есть сестра и верный пес, а еще я влюблен в девушку по имени Грейс Дэвис, из-за которой и приехал в особняк.

Граница между мной и личностью того, в кого я воплощаюсь, почти исчезла; я не в состоянии отличить жизнь Раштона от своей. К сожалению, хмельной туман скрывает воспоминания о том, как я оказался в чулане. Вчера Раштон, выпив бутылку виски, рассказывал какие-то анекдоты, смеялся, танцевал – в общем, провел вечер в безудержном веселье.

А вдруг здесь был лакей? Может быть, это его рук дело?

Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но от вчерашнего вечера в памяти остался лишь пьяный кураж. Взволнованно тянусь к карману, где лежит кожаный портсигар. В нем обнаруживается единственная сигарета. Хочется закурить, успокоить нервы, но в данной ситуации лучше, если я буду на взводе, особенно если без драки не обойтись. Лакей выследил Дэнса и дворецкого, так что опасность мне грозит и в ипостаси Раштона.

Отныне мой лучший друг – осторожность.

Ищу, чем вооружиться, нахожу бронзовую статуэтку Атласа, заношу ее над головой и крадусь между шкафами и сваленными в кучи стульями. Наконец добираюсь