– Кольридж? Игрок? – уточняет Петтигрю. – А как он в этом замешан?

– Об этом неловко расспрашивать, – говорит Хардкасл, покачивая бокал. – Есть темные уголки, куда приличным людям путь заказан.

– По слухам, половина лондонской прислуги снабжает его сведениями о хозяевах. – Харрингтон задумчиво оттягивает губу. – Не удивлюсь, если то же самое происходит в Блэкхите. Стэнуин здесь долго служил, мог случайно кому-нибудь проговориться. А знаете, в этом что-то есть.

Слушая, как они обсуждают Даниеля, я испытываю странное восхищение. Мне уже известно, что он – мое последнее обличье, но, поскольку для меня это все еще в будущем, я никогда не испытывал связи с ним. Наблюдать за тем, как наши расследования сплетаются воедино, все равно что видеть долгожданную землю на горизонте. Наконец-то между нами пролегает тропа.

Хардкасл стоит у камина, греет руки над огнем. В свете пламени заметно, что годы отобрали у него больше, чем дали. Неуверенность подточила его сердцевину, лишила его силы и крепости. Он расколот надвое и небрежно склеен. По-моему, в нем зияет дыра размером с ребенка.

– А чего от нас хочет Кольридж? – спрашиваю я.

Хардкасл смотрит на меня пустым, невидящим взглядом:

– Простите?

– Вы сказали, что у Даниеля Кольриджа есть какие-то сведения о Стэнуине, а значит, в обмен на них он чего-то от нас потребует. Полагаю, ради этого вы нас и пригласили.

– Совершенно верно. – Хардкасл нервно крутит пиджачную пуговицу. – Он просит нас об одолжении.

– Только об одном? – уточняет Петтигрю.

– От каждого из нас с обещанием, что мы исполним его просьбу – не важно какую – при первой же необходимости.

Все переглядываются, на лицах отражаются сомнения. Я чувствую себя лазутчиком во вражеском стане. Не знаю, что именно задумал Даниель, но, судя по всему, я должен обратить этот разговор ему на пользу. Мне на пользу. Чем бы ни было это одолжение, надеюсь, оно поможет нам и Анне выбраться из этого жуткого места.

– Я согласен, – важно заявляю я. – Стэнуина давно пора приструнить.

– И я тоже, – кивает Петтигрю, отгоняя от лица сигарный дым. – Он уже давно держит меня за горло. А как вы, Клиффорд?

– Согласен, – говорит старый моряк.

Все оборачиваются к Сатклиффу, который шарит взглядом по углам.

– По-моему, мы меняем одного черта на другого, – в конце концов заявляет он.

– Возможно, – замечает Хардкасл. – Но я еще помню Данте, Филип. Не все круги ада одинаковы. Так что же вы скажете?

Сатклифф неохотно кивает, смотрит на дно бокала.

– Отлично, – говорит Хардкасл. – Я встречусь с Кольриджем, и перед ужином мы разберемся со Стэнуином. Если все пройдет удачно, то с этим будет покончено до того, как станет известно о помолвке.

– И мы без всяких проблем попадем из одного кармана в другой, – ворчит Петтигрю, допивая виски. – Как хорошо быть джентльменом.

Деловой разговор окончен. Сатклифф, Петтигрю и Харрингтон в клубах сигарного дыма покидают комнату, а Питер Хардкасл подходит к граммофону на комоде. Он вытирает пыль с пластинки носовым платком, опускает иглу и щелкает выключателем. Из бронзового раструба звучит Брамс.

Я делаю знак остальным не ждать меня и закрываю дверь в коридор. Питер сидит у камина, распахнув окно мыслям. Он не замечает моего присутствия, нас словно бы разделяет глубокая пропасть, хотя на самом деле я в паре шагов от него.

Щепетильность Дэнса заставляет его медлить. Он не любит, когда его прерывают, и предпочитает не прерывать других; дело усугубляет еще и то, что мне предстоит задать вопросы личного характера. Манеры Дэнса меня сдерживают. Два дня назад я бы с ним справился, но те, кому на самом деле принадлежат мои новые обличья, с каждым разом все сильнее. Управлять Дэнсом так же трудно, как идти против сильного ветра.

Соблюдая правила приличия, я вежливо откашливаюсь. Хардкасл оборачивается, замечает меня у двери:

– О Дэнс, старина! Вы что-то забыли?

– Я хотел поговорить с вами наедине.

– Что-то не так с брачным контрактом? – испуганно спрашивает он. – Честно говоря, меня смущает пристрастие Сатклиффа к спиртному…

– Дело не в Сатклиффе, а в Эвелине.

– Ах, в Эвелине… – Испуг сменяется усталостью. – Да-да, конечно. Да вы садитесь, вот сюда, к огню, в этой проклятой сторожке такие сквозняки, я все время мерзну.

Пока я усаживаюсь, он задирает штанину, протягивает ногу к огню. Изъяны изъянами, а ведет он себя безупречно. Немного погодя, решив, что исполнил все, чего требует этикет в подобных случаях, он осведомляется:

– Так что там с Эвелиной? Полагаю, она отказывается выходить замуж?

Не зная, как облечь свое заявление в деликатные фразы, я просто говорю:

– Нет, все гораздо серьезнее. Вашу дочь хотят убить.

– Убить? – Он недоуменно морщит лоб, чуть улыбается, будто ожидая продолжения шутки, а потом, убедившись в моей искренности, озабоченно склоняется ко мне. – Вы не шутите?

– Нет, не шучу.

– А вы знаете кто и почему?

– Нет, мне известен только способ. Ее вынуждают наложить на себя руки, в противном случае умрет кто-то из ее близких. Так было написано в письме.

– В письме? – фыркает он. – Чепуха! Наверное, какая-то глупая игра. Вы же знаете, девушки любят преувеличивать.

– Это не игра, Питер, – хмуро возражаю я, развеивая его сомнения.

– А позвольте узнать, откуда вам это известно?

– Я привык внимательно слушать окружающих.

Он вздыхает, дергает себя за нос, оценивает и услышанное, и человека, который сообщил ему информацию.

– По-вашему, кто-то хочет расстроить наш договор с Рейвенкортом? – спрашивает он.

– Гм, этого я не предполагал, – удивленно говорю я.

Он нисколько не тревожится о судьбе дочери и не думает, как ее спасти. Участь Эвелины его не волнует, он боится за свое состояние.

– Как вы думаете, кому выгодна смерть Эвелины? – осведомляюсь я, пытаясь не выказать внезапного отвращения к этому человеку.

– Разумеется, у нас есть враги, тоже из древних родов, которые будут счастливы нас опозорить. А вот на убийство не пойдет никто. Они предпочитают распускать сплетни, печатать язвительные заметки в «Таймс» и прочее, ну, вы понимаете. – Он раздраженно ударяет подлокотник. – Черт возьми, Дэнс, вы ничего не путаете? Все это как-то уж слишком.

– Я совершенно уверен. Если честно, то мои подозрения касаются обитателей Блэкхита.

– Кто-то из слуг? – Он понижает голос, косится на дверь.

– Хелена.

Услышав имя жены, он вздрагивает, как от удара:

– Хелена? Да как вы смеете… то есть… не может быть.

Он багровеет, слова неразборчивым потоком срываются с губ. Мои щеки обдает жаром. Для Дэнса эти расспросы мучительны.

– Эвелина упоминала о разладе с матерью, – быстро говорю я, укладывая слова, как камни через болотистое поле.

Хардкасл подходит к окну, стоит спиной ко мне. Правила приличия не позволяют открытой ссоры, но я вижу, как он дрожит, как нервно сжимает руки за спиной.

– Не стану отрицать, Хелена не питает особой любви к Эвелине, но без дочери мы через несколько лет разоримся. – Он медленно выговаривает слова, сдерживая гнев. – Хелена не поставит наше будущее под угрозу.

«Он не говорит, что она на это не