Он посмотрел на меня, потом легко пожал плечами. И, по всей видимости, даже не подумал, что выдает какую-то серьезную тайну, за которую Шакка бился столетиями:

— Время, местность и климат во всех трех мирах одинаковые. Но переход можно осуществлять только на границе, — он замолчал ненадолго, но я не переспрашивала, боясь пропустить хоть слово. — Да, на границе суши и воды, границе лета и зимы, границе дня и ночи. Самое простое — на рассвете у кромки моря в осеннее и весеннее равноденствие.

— Вот так просто? — не поверила я.

— Это совсем не просто, — он улыбнулся. — Надо поймать не только нужное время и место, но и, как только вода примет нужный оттенок, броситься в никуда.

— Как это?

— Ты это чувствуешь или, если не почувствовал, просто плашмя падаешь в воду. Но если попал в воронку, то все, в своем мире исчезаешь. Тело у гак самое слабое, оно не выдерживает перехода, но их дух выскакивает и ищет себе жертву. Зато они почти всегда выживают. С нами намного сложнее. По моим прикидкам, переход переживает только один из десяти. Это практически самоубийство, но всегда находятся смельчаки, которые ищут любой способ, чтобы прожить другую жизнь.

Я кивнула. Примерно так себе и представляла из тех знаний, что успела собрать. Для всех они — нелюди, зло, страшные демоны, достойные только истребления, но для себя самих — храбрые безумцы, которые преодолели себя и судьбу.

— Я прожил во втором мире недолго. Но легенда об этом мире не давала покоя. И тогда я решился на переход во второй раз. Те же шансы — один к десяти, но еще и делящиеся пополам в случае успеха: ты либо попадешь в новый мир, либо вернешься в чистилище. Никакого другого способа попасть в этот мир я не знаю, да и вряд ли он есть. Потому здесь такие, как я, встречаются очень редко. И все поначалу несут только зло, потому что нам нужно много времени, чтобы перестроиться, переучиться, привыкнуть доверять и привязываться.

Нечего было добавить. Осталось сказать только:

— Я рада, что ты смог. И не стану осуждать за то, что ты делал. Кто я такая, чтобы выписывать кому-то индульгенцию, если даже не представляю, что творилось в этом твоем чистилище?

— И не надо представлять, Ольга. Абсолютное большинство моих сородичей остаются там, и не только из-за страха смерти. Просто… есть свое место и не свое. Каждая сущность принадлежит какому-то миру, но не каждой посчастливилось сразу родиться в правильном месте. Нужна смелость, чтобы это понять, и нужно пожертвовать буквально всем, чтобы это изменить.

Последние его слова очень долго крутились в голове. И с Костей их обсуждать не хотелось. Он тоже еще долго выглядел задумчивым, но никто из нас не решался озвучить свои мысли.

Глава 22

Дни тянулись за днями, недели складывались в недели и проходили мимо, где-то там, очень далеко за окном. Почему-то я избегала всех друзей и старых знакомых, как если бы мне не о чем было с ними разговаривать. Костя тоже не уходил, хотя он институт не забросил, но иногда сильно раздражал неправильными темами для разговора:

— Почему ты так уверена, что твой Керин от тебя мечтал избавиться?

— Потому что он избавился. Потому что не попытался убедить.

— Может, и так. А может, решил, что тебя бессмысленно убеждать?

— Нет, Костя. Если бы он признался во влюбленности, то я бы подумала. Но единственное признание, которое я от него слышала: он уже сотни лет не способен на глубокие чувства.

— А ты сама? Ты способна?

— Хватит об этом! И выметайся уже из моей квартиры!

— Да я хоть готовлю! Без меня ты уже мхом бы давно покрылась!

Костя разозлил, но после я постоянно мысленно возвращалась к этому разговору. Керин Шакка не способен на глубокие чувства — это факт. Но Керину Шакке нравилось держать меня при себе. Ёки принял мой облик, чтобы Керин Шакка его услышал. Мой облик, потому что именно я и была самой яркой его эмоцией. И это его «я привык терять…» — что же это было, если не крик о помощи? Самое настоящее признание, на которое он только способен! Как же я сразу этого не заметила? Это и была его капитуляция, которой я тогда не придала значения.

Поднятию настроения такие мысли не помогали, но еще сильнее напрягала бессмысленность существования. В своем мире я одна из семи миллиардов людей, именно так себя и ощущала, а в том, даже хоть и пробыла совсем недолго, стала участником по-настоящему важных событий! Что бы я делала, если бы осталась там? Надиктовывала его величеству все знания, которые он пока не способен понять, но с таким упоением записывает, помогала бы найти способ навсегда запечатать вход из мира демонов или убеждала бы Шакку, что истинный вред несут только гаки. А ёки и асуры… им нужна только возможность и время для адаптации! И, скорее всего, он меня бы высмеял. А потом, скорее всего, всерьез бы задумался над моими словами. Он назвал мою сделку с демоном «началом новой эры», и я не отказалась бы посидеть в первом ряду, когда эта эра войдет в свой расцвет. Я понятия не имела, чем занималась бы в том мире, но любой пункт выглядел намного более значимым, чем чувствовать себя одной из семи миллиардов бесполезных пылинок.

Депрессия переросла в апатию, но дни тянулись за днями и складывались в недели.

Я начала привыкать. Человек вообще ко всему способен привыкнуть. И даже решила, что пролежу еще пару лет в постели, а потом выйду за Костю замуж — не потому, что люблю, а просто видеть больше никого не хочу. И вдруг он вырвал меня из этой приятной трясины, да так резко, что у меня голова закружилась от событий.

Сначала он что-то трещал и трещал со все возрастающим восторгом, но я пыталась отшучиваться и не обращать внимания. Возможно, Костя просто вышел на новый этап из нашей общей депрессии. Но когда в мою квартиру явился Дмитрий Александрович, и они уже вдвоем на полном серьезе начали обсуждать, не выдержала. Подлетела к ёки, схватила за плечи и со злостью затрясла:

— Что ты творишь?! Ты же плел нам про смысл своего существования! Ты же решил помогать людям!

— Это и есть помощь, Оля, успокойся.

— Причинять зло?!

— Это добро. Добро всегда связано со свободой выбора. Ты это тоже