— Как ты назвала моего двойника?
— Дмитрий Александрович.
— Нет, ты назвала его хорошим человеком, — некромант снова улыбнулся. Его лицо будто не было создано для проявления радости, но улыбка меняла выражение сразу. Красивый, как сам черт! Хотя он и есть черт. — Так расскажи мне о нем теперь, Ольга. Он твой супруг или любовник?
— Ни то, ни другое! — я отодвинула тарелку с кашей и глянула исподлобья.
— А. Он тот, кто успел только сердце твое получить, а до остального не добрался? Или ему до первого надгробия надо твое сердце и все остальное?
Я смутилась:
— Я бы не сказала, что и сердце получил...
— На меня посмотри, — снова капля холода в голосе. — Так эта симпатия была взаимной? Или ты сохла по нему только со своей стороны?
Растянула губы в улыбке, но в голосе сарказм отразился:
— Как вы замечательно умеете любую тему раскрыть так, что от нее тошно становится. У вас талант, господин Шакка!
Его мой яд не задел:
— У меня много талантов, Ольга, не мучайся перечислениями. Мне просто интересно: если мой двойник вызывал в тебе сильные чувства, то как ты справляешься с ними теперь, видя то же самое лицо?
— А я никак не справляюсь! — мне стало смешно. — Представляете? Я смотрю на вас и вижу… красивого мужчину. Таких в моем мире в музыкальных клипах снимают, и потом женщины готовы рвать друг другу глотки за один только экранный образ. О да, вы просто невероятно красивы, но мое сердце спокойно. И нет никакого желания кому-то рвать глотку из-за вас, верите? Я вряд ли успела сильно влюбиться в Дмитрия Александровича, но он определенно мне понравился! Тем, что в каждом его слове я улавливала…
— Стой, — теперь некромант улыбался так… хоть прямо сейчас в клип. — Не все так просто, как ты пытаешься себя убедить, Ольга. Любым человеком управляют первичные инстинкты, а инстинкты редко слушают слова.
— Да неужели? Вы бы Фрейда почитали — он бы вам стопудово понравился! Тоже большой любитель сводить все подряд к примитивным инстинктам.
— Возможно, когда-нибудь и почитаю, раз этот твой Фрейд так же разумен, как я. Есть определенная тяга — на физическом уровне. Она не столько следствие логики, сколько набор из сотен реакций. Это чистый исследовательский интерес, понимаешь?
Что-то мне совсем не нравился поворот нашего разговора, что я и обозначила своим видом. Господин же пребывал в отличном расположении духа и не пытался это скрыть, вопреки своей обычной привычке:
— Думаю, что ты не будешь против провести сегодняшнюю ночь в моей спальне? Для изучения остальных реакций, конечно.
— Я против!
— Почему вдруг? По-моему, у нас назревает презабавный эксперимент — проверить, насколько человеку важен характер, если физическое воплощение его полностью устраивает. Где заканчивается безотчетная страсть и начинается анализ?
— Не вижу ничего забавного! — я от злости даже краснеть начала.
— Тогда ты не будешь против поучаствовать.
— Но я против!
Он от меня взгляда не отрывал, и оттого становилось уж совсем не по себе. Тихо произнес:
— Марушка, перенеси вещи Ольги Сергеевны в мою комнату.
Та почти сразу показалась в проеме и ответила:
— Как прикажете, господин.
Сейчас телепатическая связь некроманта со слугами меня волновала меньше прочего. Я вскочила на ноги.
— Это еще зачем?!
Ему, по всей видимости, мои метания доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие — не зря же глаза стали такими черными, а поза еще более расслабленной:
— Приглядывать за тобой буду. А то пока все выходит так, что как только ты остаешься наедине с собой — сразу начинаешь организовывать коалиции против меня. Кажется, я нашел выход лучше, чем держать тебя в подвальной клетке. А ты как думаешь?
Я возмущенно уставилась на него. Дыхание от ярости сбилось:
— То есть так, да? Угрожаете?
Он легко пожал плечами, но прекращать улыбаться не собирался:
— Угрожаю.
— Но так нельзя! Нельзя принуждать кого-то… к чему вы меня принуждаете!
— К исследовательским экспериментам? Почему же нельзя? Картина видится мне очень простой: ты здесь по моей воле, но тебе нужна от меня услуга. Так тебе ли указывать, что мне можно, а чего нельзя?
Я вылетела из столовой, столкнулась с поваром — такой же неэмоциональной куклой в виде пожилой женщины, выбила у нее из рук чашку, но даже не замедлилась. Остановилась только во дворе, когда при приближении к забору впечаталась в вяжущую невидимую стену. Упала на колени и закрыла глаза ладонями. Нет, я не позволила себе разреветься. Но мне надо было остыть.
А когда подумала, то стало чуть легче от очевидной простоты. Ничего приятного в ближайшем своем будущем мне не светило. И, если уж на то пошло, то уже должно было стать очевидным, что некромант этот не имеет ни души, ни сострадания, никаких моральных ограничений. Если ему понадобится вытрясти из меня любую информацию — он вырежет ее тонким лезвием. Если решит меня изнасиловать, то мне никто не поможет. Так зачем я тешу его самолюбие своими истериками? Ведь только мне решать: смириться, в надежде на то, что когда-нибудь я вернусь домой и забуду произошедшее как страшный сон, или забраться на вон ту башенку и сигануть вниз. Других вариантов-то и нет, и потому истерики выбору не помогут.
Уже через несколько минут я входила в свою комнату и наблюдала, как Марушка собирает вещи. Целый ворох платьев, расчески, губки, порошки для мытья и прочий хлам, который неизвестно для кого был приобретен. Хотя, возможно, господин Шакка ожидал прихода Тайишки и готовился к нему. Плевать. Да и вообще, у человека в семьсот с хвостиком лет нет других забав, чем женщин к сексу принуждать? Я задала этот вопрос вслух:
— Марушка, отвлекись-ка на секунду. Скажи, господин твой был женат или водилась у него тут любовница?
— Не припомню такого, Ольга Сергеевна. Вам подушки эти в спальне господина понадобятся?
— Отвлекись, сказала же! Это получается, что господин Шакка не слишком большой любитель женщин? А какова вероятность того, что лет пятьсот назад у него в штанах все атрофировалось за ненадобностью? Это было бы логично!
— Нет. В последний раз было все в порядке. Я хоть эмоций
