— Но она пыталась! — упрямо повторил Эльрик и заметно забеспокоился. — Первым надгробием клянусь! Она ударила меня… и так рванула… я кое-как ее нашел! И от гаки уберег!

Мне ли не знать, что на этот раз он говорил чистую правду? Но некромант, судя по всему, был убежден в какой-то собственной версии: Тайишка на крыльях бесконечной благодарности обязана была лететь в его объятия. И летела бы, если б я не мешала. Так что в каком-то смысле он не ошибался. Эльрик же побледнел:

— Господин Шакка! Я выполнил ваше поручение со всем рвением, на которое способен, клянусь…

— Хватит, — его собеседник даже голос не повысил. — А сколько ты взял с тех неучей, что воскресили ее?

Ого, похоже, тут новости распространяются быстро. Выходило так, что псевдо-Дмитрий Александрович уже в курсе всего произошедшего. Или даже специально подослал Эльрика, точно зная, что именно к нему шалопаи обратятся за помощью? Если так… уф, мороз по коже.

Эльрик все же отличался сообразительностью. Секунду подсчитывал в уме и выдал:

— Мне хватит и двухсот монет, господин Шакка.

— Снова молодец. Теперь иди.

Эльрик облегченно выдохнул, меня же накрыло паникой. Все, вот буквально все познается в сравнении! Теперь он показался мне хоть сколь-нибудь знакомым человеком. Да, неприятным и не вызывающим доверия, но тем, с кем я знакома аж со вчерашнего дня! Такой роскошью раскидываться мне душевных сил не хватало. Потому порывисто схватила его за локоть:

— Не уходи!

Он снова бросил взгляд за мое плечо, потом на меня. Положил ладонь поверх моих пальцев и, ухватив, оторвал их от своего рукава. Выдавил:

— Отцепись, Ольга Сергеевна. Ты теперь давай-ка сама по себе.

И почти бегом направился на выход, напоследок тяжело хлопнул дверью. И ведь он не сообщил заказчику о моих бесконечных отключках. Вот и торопится награду забрать и ноги сделать.

Вдохнула. Выдохнула. Медленно повернулась. Расширила глаза, но ничего не сказала.

— Здравствуй, Тайишка.

Не ответила. Что-то здесь не так. Сначала сама разберусь, а уж потом буду его поправлять — Тайишка я или не только Тайишка. Передо мной стоял мужчина, не имеющий ничего общего с Дмитрием Александровичем. Полноватый приземистый старик, на голову ниже меня, совершенно лысый. А лицо… его лицо казалось безобразной карикатурой на неандертальца. Возраст сложно определить: возможно, лет пятьдесят или больше, но морщин нет. Зато есть уродливая ухмылка. Он, не дождавшись моей реакции, сделал шаг вперед. Я вздрогнула, но не отступила.

— Ты не помнишь меня, конечно. В детстве ты была больна…

Кажется, он рассказывал ту самую историю, которую я уже знала. Но в этот момент я прислушивалась к изумленной Тайишке:

— Это… не он! Не он!

Я не отрывала взгляда от него. Ответила ей уверенно:

— Он, Тань. Присмотрись и прислушайся. Не понимаю, что происходит, но это точно он.

Темно-карие глаза были единственным в его внешности, что можно было назвать красивым. И это совершенно точно были те же глаза, которые я видела у реаниматолога. Сама Тайишка взвизгнула, заметив это, и притихла. Придется снова отдуваться в одиночку:

— Господин Шакка, — надеюсь, что его имя я запомнила верно, но он не поправил, потому я продолжила: — А какова вероятность, что та самая детская болезнь меня настигла по вашей милости?

Мужчина изогнул бровь. Показалось, что и улыбка его стала чуть иной — капля удивления вместо карикатурного презрения. И во взгляде чуть больше внимательности:

— Я представлял тебя совсем другой.

— Я вас тоже представляла другим, — не растерялась я. — И все же?

На мой вопрос он отвечать не собирался:

— Все узнаешь со временем. Сегодня можешь отдохнуть. Твоя комната ждет тебя.

— А что будет завтра?

Его темные глаза сверкнули, но в голосе звучал прежний бархат:

— Ты совсем не такая, как я себе представлял. Совсем.

Стоило мне только на секунду обернуться к открывшейся двери, в которую вошла сутулящаяся девушка, потом снова посмотреть на собеседника… как собеседника на месте не оказалось. Пустая зала, и ни души. В моем мире таких «некромантов» называют «фокусниками» или еще точнее — «фиглярами», и вряд ли в эти слова включают уважительный подтекст. И все равно по спине пробежали неприятные мурашки.

Служанка попросила меня следовать за ней. Я поначалу не обратила внимания на монотонность ее голоса, получив возможность пообщаться хоть с одним потенциально нормальным человеком:

— Как тебя зовут?

— Можешь звать меня, как тебе захочется, или не звать вовсе. Но если непременно нужно имя, то Марушка, — на одной ноте произнесла она.

Я растерялась:

— Хорошо… Марушка. Давно здесь служишь?

Она не ответила. Возможно, сама по себе была неразговорчивой, или ей попросту запретили со мной общаться… Однако больше всего смущал ее бесконечно унылый голос, и я не собиралась сдаваться — надо было выяснить хоть что-то.

— Добр ли твой господин, Марушка? — снова в ответ тишина. — Часто ли заходит Эльрик? Ты знаешь Эльрика?

— Конечно, — она удивила тем, что наконец-то соизволила открыть рот. — Эльрик выполняет мелкие поручения господина и нередкий гость в этом доме.

— А тебе здесь нравится?

И опять молчание. Мы плелись по бесконечному коридору. Сейчас это жалкое подобие человека доведет меня до нужной двери и оставит без ответов? Ну уж нет. Я схватила ее за плечо и развернула к себе, повторяя вопрос:

— Тебе здесь нравится, Марушка?

И замерла. Девушка была довольно молода и симпатична, но ее глаза были… пустыми. Я не могла подобрать лучшего определения. Еще более пустыми, чем ее пустой голос. Я от этого неприятного осознания ухватила ее крепче и встряхнула:

— Марушка!

— Да, Тайишка. Что прикажете?

Ужас какой… Кукла? Запрограммированная на определенные ответы? Я резко выдохнула и попыталась говорить спокойнее:

— Прикажу отвечать на мои вопросы, что же еще? Как давно ты в этом доме? Или тебе нельзя отвечать?

— Почему же, можно, — она смотрела на меня мутно-голубыми стекляшками. — Просто не вижу в этом смысла. Лет семьсот примерно.

— Сколько?!

— Лет семьсот примерно.

Хоть руки у меня и задрожали, но упускать инициативу я не собиралась. Перепугаться от осознания всегда можно и попозже.

— Ты живешь семьсот лет?!

— Живу?.. — она как будто задумалась. — Ну, можно и так сказать. Господин Шакка не любит изменений в обстановке, и потому оставил себе всех слуг, которые были с ним с самого начала.

— Оставил? — кажется, я поняла смысл сказанного. — Он вас воскрешает, что ли?! Это ж сколько раз он тебя воскрешал, что ты на живое существо перестала быть похожей?

— Всего один, — монотонно ответила служанка. — Но господин не любит шума и скандалов, потому он возвратил нас частично. Зачем эмоции, если и