антикоммунизм, или в свободу, или еще во что-нибудь с таким же громким названием, то да, в это я не верю. Раньше верил, но теперь уже нет. И спасать никого не хочу – плевать мне на всех, включая себя. Я хочу просто убивать коммунистов. Поэтому я тот, кто вам нужен.

Что ж, сказал адмирал, этого мне довольно.

Глава 18

В течение двух недель мы привыкали к погоде и новым товарищам. Среди них обнаружились трое, которых я не чаял больше встретить; в тот вечер, когда мы с Боном увидели, как эти лейтенанты-морпехи распевают в сайгонском переулке “Сайгон, Сайгон! Ты прекрасен, Сайгон!”, они еще не были такими длинноволосыми и бородатыми, но их выдающаяся глупость с тех пор изменений не претерпела. В день падения Сайгона они добрались до пристани и попали на борт адмиральского корабля. А потом остались в Таиланде, сказал нам главный из них. Всю жизнь он вялился в дельте Меконга, как и его друзья, и на всех солнце наложило свою печать, хотя и разных оттенков. Вожак был темнокожий, один из двух других – еще темнее, а третий – самый темный, цвета крепкого чая. Мы с Боном и они нехотя обменялись рукопожатиями. Мы пойдем с вами через границу, сказал темный морпех. Так что нет смысла портить отношения. Это был тот самый, на кого я тогда навел пистолет, но поскольку он предпочел об этом не вспоминать, я тоже промолчал.

Наша команда отправилась в поход ранним вечером под предводительством лаосского крестьянина и хмонга-разведчика. Всего нас было двенадцать. Лаосца никто не спрашивал. Адмиральские бойцы захватили его во время предыдущей вылазки; он хорошо знал местность, по которой нам предстояло идти, и его сделали нашим проводником. По-вьетнамски он не говорил, зато говорил хмонг, так что мы общались через него. Смотреть в глаза нашему разведчику было жутковато даже на расстоянии: темные и разбитые, они зияли, точно окна покинутого дворца. Как и все мы, он был одет в черное, но отличался от прочих тем, что носил выцветший зеленый берет на размер больше нужного, сползающий ему на брови и уши. В качестве оружия он взял с собой винтажный карабин М-1, маленький и легкий, добавив к нему мачете М1967 в специальных ножнах для самозатачивания. За ним шел темный морпех с эклектической парой из грозного АК-47 наперевес и классического американского пистолета М1911А1 на бедре. Следующий, морпех потемнее, нес гранатомет М-79 и перевязь с боеприпасами к нему – гранатами, очень похожими на короткие металлические пенисы. В ближнем бою ему оставалось полагаться только на свой пистолет, штык и воинскую отвагу. За моряками двигались бесстрастный лейтенант с седым капитаном – они не смогли заставить себя вооружиться вражескими калашами и выбрали из предложенного в лагере арсенала привычные М-16. Еще каждый из них захватил по мине “клеймор”, способной уложить шрапнелью целый взвод, и по мешочку с яйцевидными осколочными гранатами М-26. За седым капитаном следовал тощий связист – кроме пистолета-пулемета М3, он волок на спине ранец с радиостанцией PRC-25. Далее шагал флегматичный санитар с полевой аптечкой через плечо. Поскольку иметь оружие полагалось всем членам группы, он прихватил с собой тяжелую, но надежную винтовку М-14. С флегматичным санитаром мы поладили за один вечер, сдобренный ароматами жасмина и марихуаны. Что еще, кроме тоски и печали, спросил он, на самом деле тяжелое, но ничего не весит? И, увидев, что я стал в тупик, ответил: нигилизм. В этой философии, собственно, и крылись корни его флегматичности. За ним шел дюжий пулеметчик с М-60 в руках, обмотанный лентами с патронами, а дальше – мы с Боном. Я проникся партизанским духом и выбрал АК-47. Как и все остальные, я нес в рюкзаке свою долю провианта. Бон взял себе М-16, а вместо рюкзака тащил комплект реактивных противотанковых гранат – их толстые головки на конце длинных стержней напоминали бутоны лотоса. Метать их собирался самый темный морпех, остановивший свой выбор на В-40, вьетнамском варианте советского РПГ-2; он и замыкал шествие.

Для защиты вместо бронежилетов и касок все мы получили по ламинированной иконке Девы Марии для ношения на груди – адмирал благословил нас ими перед самым стартом. Почти все мы покинули лагерь чуть ли не с радостью: до этого наши дни были заняты обсуждениями тактики, подготовкой провизии и изучением карты с нашим маршрутом по южной оконечности Лаоса. Моряки уже ходили в эти края на разведку, а лаосец там вырос. Контрабандисты, сказал он, то и дело шастают через границу. Иногда мы слушали радио “Свободный Вьетнам” – трансляции велись из бамбуковой хибарки рядом с адмиральской хижиной. По радио передавали адмиральские речи, читали газетные статьи и гоняли ностальгическую попсу; гвоздями сезона были Джеймс Тейлор и Донна Саммер. Коммунисты ненавидят песни о любви, заявил адмирал. Они не верят в любовь, романтику и развлечения. Они считают, что любить можно только родину и революцию. Но народ любит песни о любви, а мы служим народу. Поэтому радиоволны несли эту проникновенную лирику через Лаос во Вьетнам. У меня в кармане лежал транзистор с наушником, позволяющий мне слушать эти передачи, и я дорожил им больше, чем своим оружием и образом Пресвятой Девы. Клод, который не верил ни в нее, ни в какого бы то ни было бога вообще, попрощался с нами по-светски, крепкими рукопожатиями. Удачи, сказал он. Туда и обратно. Одна нога здесь, другая там, потом опять здесь. Легко сказать, подумал я. Наверное, эта мысль возникла у многих членов нашего отряда, но все промолчали. Почувствовав мое беспокойство, Клод положил руку мне на плечо. Береги себя, дружище. Если начнут стрелять, просто сиди и не высовывайся. Пусть работают профессионалы. Его оценка моих способностей была трогательна и, скорее всего, справедлива. Он хотел, чтобы я уцелел, – этот человек, наряду с Маном научивший меня всему, что я знал о приемах разведки и о конспирации как образе жизни. Возвращайтесь, ребята, сказал Клод, мы будем ждать. Увидимся, сказал я. На том мы и расстались.

Мы выступили в путь под тонкой коркой месяца, полные того оптимизма, с каким люди порой начинают трудное предприятие; наши легкие были точно надуты гелием, влекущим нас вперед. Затем, через час, мы уже не шагали, а брели. По крайней мере, я могу сказать это о себе, ибо мой гелий израсходовался, уступив место первым признакам усталости, просачивающейся в организм, как редкие капли воды – в полотенце. Еще через несколько часов мы наткнулись на крошечное озерцо, где седой капитан разрешил устроить передышку.

Вы читаете Сочувствующий
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату