– Простите, – было стыдно, – мне снился сон, я хотел его досмотреть.

– И?

– И мне во сне показалось, что я сел на горшок и пописал. А на самом деле нет.

Мне казалось во сне, что я встал, пошел на горшок и все сделал как надо. Но потом мне самому стало мокро, и я понял, что что-то не так. Хотя сначала подумал, что просто горшок переполнился.

– Ты что, с дуба рухнул?! – она начала орать на всю группу. – Посмотрите все на этого ребенка! Он опииисааался! Тебе не стыдно ссать в собственную кровать?!

– Простите, – мне уже совсем было не по себе, – такой был сон интересный.

– Мне все равно! Сон у него. Берешь быстро постельное белье и идешь его стирать!

Я пошел в ванную со своей простыней и пододеяльником, взял там тазик, начал стирать. Мне тогда было три с половиной года. После этого я больше не мочился в кровать.

Но иногда, было дело, нам надоедало быть послушными и молча терпеть, что на нас орут. Да и скучно время от времени становилось, и мы придумывали, как попить у злых питалок кровушки. Особенно хотелось насолить той самой ночной питалке маме Оле, которая постоянно нас обижала.

И вот однажды к нам в группу притащили крысу. Обычную домашнюю крысу, которая дома в клетке живет. Я тогда не знал, кто и зачем это сделал. Зато сразу заметил, что у крысы слишком блатная жизнь. Мягкая подстилка, подушка, даже одеялко. Я тогда не мог понять, что происходит: «Это же просто крыса! Зачем ей постель?!» А еще у нее была специальная поилка и крутая кормушка. Сама крыса оказалась огромной, черной, с длинным лысым хвостом. Фуууу! Сначала мы все на нее просто смотрели. Подходили к клетке и не понимали, что с ней делать. Кто ее принес, как с ней играть? А потом узнали, что это крыса той самой мамы Оли, которая била нас скакалкой по ночам. И вот тогда мы потихоньку начали над этой крысой издеваться, типа, мстить ей за наши обиды. Всякие там карандаши, палки в клетку совали, тыкали ее всем подряд. Она бегала по клетке, пытаясь увернуться от наших тычков, и орала мерзко: «Эээ, ээээ». Потом мы додумались трясти клетку, когда никто не видел. Брали и встряхивали так, что крыса внутри летала из стороны в сторону. В итоге мы с ней что-то такое сделали, что она перестала шевелиться. Лежала на дне клетки и даже усами не дергала. Попытались разбудить, дотрагивались до нее карандашами. Уже не сильно, чуть-чуть. Но бесполезно. Крыса умерла. И как же мама Оля тогда взбесилась! Как она на нас матом орала!

– Вы, блять, мудаки, что вы сделали?!

Мы только пятились от нее и прятались друг за друга.

– Дебилы! Аутисты! Отказники!

Мы стояли притихшие и думали, что нам всем теперь тоже конец. Хотя смысла ее ругательств не понимали.

Нам было тогда по три-четыре года. И это было первое животное, смерть которого я увидел. Потом мама Оля эту свою дохлую крысу куда-то унесла. Похоронила или просто выкинула, я не знаю. Нам было пофиг. Нам было важно, что мы смогли отомстить ей хоть через кого-то. Жалко, конечно, животное. Но что поделать? Крысу было уже не вернуть. Зато мы немного выдохнули. И после этого жуткая питалка в моей жизни больше не появлялась. Во всяком случае, я этого не помню. Хотя, может, просто в другую группу работать перешла.

Глава 4

За воротами

А один раз я и сам чуть не ушел в семью. Мне тогда было четыре года. Не знаю, откуда взялась эта тетя Ира, но в один день воспитательница пришла в группу вместе с какой-то женщиной и представила ее: «Гриша, это твоя тетя, ее зовут тетя Ира. Познакомьтесь». И эта женщина, такая, стоит: «Ты что, Гришенька, меня не помнишь?» Хотя непонятно, откуда я мог ее помнить, если все время в детдоме жил. Но это распространенный приемчик у взрослых. Так же и педофилы делали, и всякие мошенники – представлялись родственниками, – но об этом я потом расскажу. Конечно, мы с ней раньше не виделись. Или она меня спутала с кем-то. Я ей сказал: «Нет, не помню», а она ответила: «Ну ладно, вспомнишь». Эта тетя Ира была такая сухая, с морщинами, ей было около пятидесяти на вид. Сначала мы с ней просто в группе разговаривали, знакомились. Она несколько раз ко мне в детский дом приходила, приносила гостинцы. Иногда даже игрушки дарила. Я всегда со своими друзьями делился – у нас с детства так было, что мы одна семья. А потом эта тетя Ира стала брать меня к себе в гости на выходные. Просто спросила однажды: «Ты не против домой ко мне пойти?», и я очень обрадовался, сказал: «Да, да, давай!» Это был первый раз в моей жизни, когда я попал в квартиру. Не знаю почему, но я очень хотел выйти за ворота детского дома, посмотреть, что за жизнь снаружи. Мы иногда куда-то ездили с батором, и мне нравилась смена обстановки. Вот и поход к тете Ире я поначалу воспринял как экскурсию, которой очень обрадовался.

Я, кстати, тогда удивился, что у нее дома много новых игрушек. И были еще какие-то фотографии семейные, я их не очень запомнил. Вроде мужчина и ребенок, наверное, бывший муж и сын, что ли. Но в квартире никого не было, кроме нее. Она жила одна. Вопросов я, как обычно, никаких не задавал, поэтому до сих пор без понятия – кто там был у нее или не был на самом деле. А квартира мне очень понравилась. Трехкомнатная, если я ничего не путаю. В спальне стояла огромная двуспальная кровать, такая красивая, белая. В гостиной, где я спал, был классный, очень удобный диван. По дороге из детского дома мы с ней всегда заходили в магазин «Седьмой континент» и покупали творожок с джемом внизу. Малиновым или персиковым. До сих пор такие люблю. Порядок у нас был такой: выходим из дошколки, идем в «Седьмой континент», покупаем мне творожок и только после этого направляемся домой. Я сейчас вспоминаю и понимаю, что мне этот ритуал очень нравился. Мы приходили к ней домой, и я чувствовал совершенно другой запах. Не как в баторе. Мне кажется, такого запаха я больше нигде и никогда не встречал – тогда еще не знал, что дом каждого человека пахнет по-своему. И вот, я заходил, переодевался, снимал свои огромные зимние боты, комбинезон. Справа от входа стояла вешалка для одежды, там очень много всего