Леденцы закончились быстро, но сытости не дали. Она постелила на пол пуховик, прилегла, вглядываясь в ночное небо за окном, чуть скрашенное вспышками от мигающей новогодней гирлянды. Больная лодыжка пульсировала. Завтра, наверное, вообще не сможет на нее наступить. Звук машины всякий раз заставлял ее съежиться в ожидании. Вукович? Или похититель?

И тут в дверь кто-то поскребся.

– Это я, – раздался шепот Тимохиной.

Мара поднялась и впустила Лизу. Та пихнула что-то ей в руки, в темноте было ни черта не видно.

– Хлеб и печеночные котлеты, – пояснила Тимохина. – Хлеба мало дали, а котлеты три взяла, их все равно почти никто из наших не ест.

Мара их тоже не жаловала. Обычно. Но сейчас в животе заурчало, она торопливо откусила сразу половину и прикрыла глаза от удовольствия. Этот сухой, сладковатый с горчинкой фарш казался ей верхом кулинарного мастерства.

– Ну как ты? – тихо спросила Лиза.

– Не жнаю, – с набитым ртом проговорила Мара. – Нормально.

Здесь не привыкли делиться переживаниями, потому что произнесенное вслух сразу кажется материальным. Нет слов – нет слабости. Про перевертышей рассказывать тоже нельзя было. Оставалось только вскользь упомянуть Швецию и пансион, который Мара из чувства солидарности назвала интернатом, и радоваться, что подруга не станет стучать.

– А ты как тут, Тимохина?

– Обычно, – сдержанно ответила Лиза. – После твоего ухода Кириллу стало скучно, он переключился на меня… Но у меня есть подсобка, так что терпимо.

Котлета комком встала в горле. Мара и не думала о том, что без нее здесь кому-то станет хуже. А что она могла сделать? И разве была в этом ее вина? Нет и еще раз нет. Но почему тогда непонятное, тяжелое чувство заскреблось изнутри?

Уничтожив свой сухой паек, Тамара поблагодарила Тимохину и вернула ей телефон.

– Ключ засуну под плинтус прямо у двери, – предупредила она. – Завтра меня здесь уже не будет. И как придешь, загляни под стеллаж, там в ящике был мой тайник.

– Зачем?

– Загляни.

– Как скажешь.

Они распрощались, и Лиза уже развернулась к двери, но Мара окликнула ее. Что-то не давало покоя. Она не могла спокойно жить в Линдхольме с друзьями, зная, что Тимохину будут травить еще три года.

– Я тебя найду, – прошептала Мара. – Я постараюсь хоть что-то сделать… Тебя заберут…

– Хорошо бы, – вздохнула Лиза и прокралась в коридор.

Едва заперев за ней дверь, Мара услышала тихий скрежет, будто иглой водили по стеклу. Нанду! Второпях она споткнулась о ящик. Распахнула форточку – ее окатило морозным воздухом, над ухом захлопали крылья. Она замерла, но ничего не происходило. Нечем было даже посветить.

– Ты где? – прошептала она, слепо шаря глазами по комнате.

В ответ знакомый дроздовый посвист: три долгих, два коротких.

– Я поняла, что это ты! Перевоплощайся!

Снова заливистое щебетание.

– Да тут и так темно, я даже не знаю, куда мне отвернуться! – Она встала в угол, как наказанный ребенок. – Все, не смотрю.

Шорох, стук, шипящее португальское ругательство.

– У тебя нет фонарика? – спросил Нанду уже по-английски.

– Конечно! Фонарик, палатка, спальный мешок и портативная радиостанция, – съерничала она.

– Где ты тут? – Он нащупал ее ладонь и положил туда что-то маленькое и холодное. – Купили твоей подруге кулон. Пока вы болтали, я чуть не окоченел. Даже ваши дрозды улетают на зимовку, а мой тотем вообще к этому климату не приспособлен.

– Ладно, извини, – она села на корточки и убрала подарок в тайник.

– Сейчас я перевоплощусь и полечу впереди, – в голосе Нанду зазвучали командные нотки Вукович. – Проверю, все ли свободно. Показывай, куда лететь, а я дам знак, если кого-то замечу. На всякий случай смени облик. Тебя не должны здесь видеть.

Мара настроилась и снова отрастила светлые волосы. Блондинок всегда жалеют.

– А какой сигнал? – спросила она. – Свистеть нельзя, разбудим кого-то.

– Давай так: лечу под потолком – идти можно. Лечу вниз – стоп. Тебе в лицо – срочно назад.

Ее обдало жаром – так всегда бывало, когда Нанду или Брин перевоплощались. Профессор Эдлунд что-то объяснял про размер тотема и выброс энергии, но Мара так и не смогла вникнуть. Или не пыталась.

Она оделась. Стиснув зубы, влезла в мокрые сапоги, хотя в конце концов распухшей щиколотке стало приятно от влажной прохлады, и приоткрыла дверь – учительское крыло пустовало. Спрятала ключ, махнула Нанду и поспешила вниз, припадая на здоровую ногу. На первом этаже остановилась, пропустила дрозда вперед, он вернулся и взмыл к потолку. Охранника в коридоре не было. На цыпочках пробиралась вдоль стены – из его каморки доносился приглушенный гомон телевизора. Прошмыгнула к выходу – связка с ключами лежала на столе у входной двери, на том самом столе с хреновыми бабочками. Иван Саныч, бывало, выходил перед сном проветриваться и оставлял ключи под рукой.

Мара уже открывала последний, нижний замок, когда услышала за спиной громкий возглас.

– Куда это ты?! А ну стоять! – прокричал охранник.

Она замерла. Зажмурилась, перевоплотилась, как она надеялась, в парня. Мельком взглянула на руки – мужские. И сапоги до боли сдавили ступни.

– Ты кто?

– Кирилл Осипов, – Мара не оборачивалась.

Ему не повредит взбучка.

– А ну отойди от двери! – Дикция охранника была нечеткой. – Сколько раз говорили! Еще одна выходка – и в кадетский интернат! Вот там порядок! Что ты стоишь? Отбой был два часа назад!

– Птица залетела. Хотел выпустить.

– Уйди, я сам!

Он двинулся к ней, но Нанду, слетев на пол, перевоплотился. Бедный Иван Саныч взвыл и пошатнулся.

– Бежим, – крикнул бразилец, и она толкнула дверь.

Нанду кинулся следом. Видимо, следующая трансформация была уже на бегу, потому что, пока Мара возилась с замком на воротах, дрозд уже исчез за забором. Охранник так и не вышел.

Машина Вукович с готовностью рычала и пускала клубы дыма в двух шагах. Мара пропустила птицу внутрь, плюхнулась на сиденье, и хорватка вдавила педаль газа в пол. Девочку впечатало в спинку.

– Как все прошло? – Опекунша сжимала руль обеими руками.

– Нормально, – прокряхтел Нанду, натягивая джинсы. – Никто не видел, как мы ушли.

Мара смолчала. Она понимала, что ее друг нарушил главное правило международного кодекса солнцерожденных о запрете трансформаций перед обычными людьми. Первокурсники только подбирались к основам права, но это их сразу заставили выучить назубок. Нанду рисковал ради нее, и выдавать его она не собиралась. Все равно Иван Саныч был под мухой, и, даже если он настолько глуп, чтобы поведать миру о превращении птахи в голого парня, его в лучшем случае уволят, а в худшем – упекут в дурку. Внутри камеры нет, а снаружи… Что они засекут? Убегающую фигуру? Кому нужны лишние проблемы, если все на месте и никто не пропал? Да и охранник, наверное, решил проспаться, так что смотреть в мониторы некому.

– Нормально, – повторила Мара и почувствовала, как ладонь Нанду сжимает ее плечо. – Все уже спали.

Вукович отложила допросы. Ехали молча, каждый думал о своем, бразильский щебетун – и тот был на удивление тих.

– У нас нет никакой еды? – Маре хотелось если не насытиться, то хотя бы утешиться. – В гостинице ужин давно закончился.

– Мы не едем в гостиницу, – сообщила хорватка.

Действительно, прошло