Хорошо, что рядом был Нанду, который не позволил долго киснуть. До вечера они рубились в морской бой и переписывались с Джо и Брин. Последняя высылала фотографии свежевыловленных миног. Ничего противнее в своей жизни Мара не видела: склизкие извивающиеся существа с зубастой присоской вместо рта. Еще хуже было созерцание тех же миног, зажаренных на барбекю. Нанду – и того передернуло.
– Исландцы – варвары, – еле слышно заметил он. – Так осквернять гриль, величайшее изобретение человечества? Ди-ка-ри.
После снимков Брин собственный ужин показался Маре вполне съедобным. Хотя под громким названием «царская уха» скрывалась жиденькая и пересоленная рыбная похлебка с одиноко плавающей по тарелке веточкой петрушки.
Так или иначе, согретый теплой трапезой желудок располагал ко сну, и Мара смогла отключиться без сновидений, несмотря на предстоящую встречу с Намланом Томбоином.
После завтрака Вукович сверилась с навигатором, и они отправились в следующий пункт назначения. Их ожидала не первой свежести пятиэтажка с трещинами, замазанными чем-то желтым.
В подъезде воняло кошками, и чем ближе они подходили к одиннадцатой квартире на третьем этаже, тем сильнее становился запах. Вукович нажала на кнопку, за дверью раздалась птичья трель звонка.
– Но мы же не обсудили стратегию! – зашептала Мара.
Она так долго ждала этой встречи, а теперь ей вдруг стало нестерпимо страшно и захотелось смыться.
– Успокойся, – Вукович сжала ее ладонь. – Разберемся по ходу дела.
– Кто? – спросил из-за двери скрипучий голос.
– Мы бы хотели поговорить с Намланом Томбоином.
– Его нет.
– Мы готовы подождать. Или дайте его номер телефона. Это очень важно, по поводу дочери Лены Корсаковой.
В квартире стало тихо, и Мара уж было подумала, что все бесполезно, но звякнула цепочка, щелкнул замок, и в дверях показалась голова старухи. Немытые седые волосы свисали паклей, линялый байковый халат сплошь покрывали сальные пятна, о ноги терлись две рыжие кошки. Пожелтевшее, изрезанное глубокими морщинами лицо говорило о бурятских корнях.
– Кто вы? – спросила она, обнажив на миг обломок нижнего зуба.
– Я – Мила Вукович, завуч в пансионе Линдхольм. Эти дети со мной. Тамара Корсакова и Фернанду…
– Проклятый остров, – пробормотала старуха, но все же отступила внутрь, пропуская гостей. – Что вы здесь забыли?
Если бы кошки начали вымирать, их занесли бы в Красную книгу и собрали в одном месте для сохранения вида – и то получилось бы меньше. Они были повсюду: в коридоре, на вешалке для шляп, в комнате. Они громоздились на диване, как курицы на насесте. Смрад стоял такой, что его, казалось, можно потрогать руками.
– Когда придет Намлан? – осторожно поинтересовалась Вукович.
– Я – Нарана Томбоин, – сказала хозяйка кошачьей армии. – Мой сын никогда больше не придет.
– Как это? – не выдержала Мара.
– Он мертв, – Нарана бросила на нее сухой, колючий взгляд. – С того самого дня, как встретил твою мать.
– Что? Но ведь фотографии… – Девочка не верила своим ушам.
– Это было предопределено, – старуха ткнула пальцем в груду мелких разноцветных камешков, рассыпанных по низкому столику. – Я сразу ему сказала. Еще дома, в Курумкане. Лиса была посланником смерти, но он только пошел за ней следом. И потянул меня, чтобы я смотрела, как рыжая приносит ему беды. Не может быть счастья у иноликого с порождением зверя.
Старуха говорила низко, с необычным, еле уловимым акцентом.
– Что именно случилось? – уточнила Вукович.
– Он заболел ею. Она заболела моим Намланом. Глупая, она не знала, что смерть голодна. Они зачали дитя, и смерть взяла его первым. И следующее взяла. Намлан тосковал. Лиса плакала. Мне было жаль ее, пусть она и стала могилой для моих внуков. Она должна была оставаться пустой до конца своих дней, духи сказали мне это через камни. Они не ошибаются никогда, великие духи. Не знаю, откуда взялась эта девочка. Она не лиса, я чувствую это.
– Но что… стало с Намланом? – Голос Мары прерывался от волнения.
– Так ли это важно? Смерть забрала свое. Он просто лег спать и не проснулся.
– В каком году? – спросила Вукович.
– В двухтысячном. Двадцатого февраля. Я всегда знала, что два – его число.
– Почему вы остались здесь? – Хорватка держалась строго и невозмутимо.
– Он похоронен в Твери. Я не могу уехать и бросить его. На второй день я нашла на его могиле кошку. Он всегда хотел завести котенка. Я знаю, что через них его дух говорит со мной.
– Почему вы не обратились к главе рода или к шаману? Или к представителям Верховного совета солнцерожденных? Вам бы помогли… Давайте я запишу телефон…
Нанду потянул Мару за рукав, вопросительно подняв брови. Та коротко изложила ему всю историю на ухо по-английски.
– Смотри, – он кивнул в сторону ковра, висящего на стене.
На красной ткани извивался золотой дракон.
– Думаешь, это могла быть она? – тихо проговорила Мара, когда они вернулись в машину.
– Ну не знаю… – Нанду пожал плечами. – Явно же, что она ненавидела твою мать. И больная на всю голову. Там же такая вонь стоит, как будто она сына прямо за диваном похоронила. Прибавь к этому дракона и то, что сказал отец Билла…
– Но она же зимняя, – сомневалась Мара.
– Может, у драконов так можно. Может, она шаман или что-то такое. Если у драконов облик тотема отнимает силы, то логично предположить…
– Вы опять о своем? – Вукович затормозила на светофоре и обернулась: – Сколько можно! Женщина потеряла сына и разум, от горя такое случается. Лично меня удивляет, что перевертыш в ее возрасте живет один, без помощи. Верховный совет создали не только для того, чтобы они лезли в вопросы образования и вели свои политические игры. Я немедленно свяжусь с ними. А с вас на сегодня хватит. Устроим экскурсию и знакомство с городом, завтра нам ехать в Москву.
В тишине мерно тикал поворотник. Мара прислонилась лбом к холодному стеклу. Ей не хотелось ни видеть кого-то, ни, тем более, говорить.
– Вы не могли бы отвезти меня в номер? – вяло произнесла она.
– Ты что?! – Нанду вздрогнул. – А музей?
– Возили нас туда. Одни черепки, тоска. Голова разболелась.
– Как скажешь, – зажегся зеленый свет, и Вукович свернула в сторону реки.
Они с Нанду высадили Мару у гостиницы «Октябрь». Там время словно остановилось: сонная тишина, парящие в бледных лучах дневного света пылинки и бормотание телевизора вахтерши. Мара поднялась в номер и легла, уставившись в потолок.
Еще один кандидат мимо. Да уж, мама жила полной жизнью. Расследование, если это топтание кругами можно было так назвать, доводило девочку до тошноты. И желание найти убийцу притупилось, и еще меньше хотелось найти отца. Пусть даже он жив. А толку? Все равно о большой любви теперь нет и речи. И маме, видимо, после всех бед, свалившихся на нее, после гибели двух детей и любимого, хотелось только завести ребенка любой ценой. Возможно, Тамара никогда не
