– Кто убьёт человека, тому родственники мстят за смерть смертью, а когда нет мстителей, то убийца платит в казну: за голову боярина или тиуна – восемьдесят гривен, а за купца или мечника – сорок, а за убиение жены их половину, так как она служить князю и городу не может, за тиуна сельского или человека, ремеслом владеющего, двенадцать гривен. А за холопа пять гривен.
Выслушав князя, Будый расхохотался.
– Ну ты и написал! Ты уж прости меня, может, я старый и уже ничего не понимаю. Ну и как ты хочешь, чтобы во всех твоих землях этот закон был, когда у каждого свой? Ну а если мстить некому, то кому тогда нужен этот человек? Никудышный он, раз нет у него ни роду, ни племени!
– Мне нужен!
– Значит, ты мстить будешь? Глупость какая-то. Всем не отомстишь.
– За варягов отомстил! А впредь, чтобы не лишать жизни людей, буду брать с них плату.
Будый перестал смеяться и с жалостью посмотрел на Ярослава, который облокотился о перила, так как не мог долго стоять. А ведь может и впрямь его калеченый воспитанник найти себе дело не может, вот и стал грамоту учить, а теперь хочет, словно старец, законы писать, как людям жить. Ему бы в битвах сейчас рубиться, а он глупости выдумывает.
– Пойми, Ярослав, – убедительным голосом сказал Будый, – люди, они ведь такие – им законы предков дороже новых. Оставь ты этот свой замысел. Не нужны на Руси никакие законы. У каждого своя правда. Вот ты мне сказал свою правду о том, что намерен виру за убитых сам собирать, и мне смешно стало. Скажешь кому-нибудь ещё, тебя все на смех поднимут. Князь Олег написал в своё время некоторые законы, но то совсем иное. Он ведь был князем-волхвом и узнал их от мудрейших мужей того времени. Он понимал, что законы могут быть у каждого свои. А ты хочешь сделать закон, который сам измыслил, а ведь тебе ещё и сорока годов нет. Думал бы лучше, как с отцом воевать. А коли не хочешь биться, то склони голову!
– Ну уж нет! Лучше умереть, чем признать Бориса и Глеба старшими. Сыновья Рогнеды вперёд сыновей болгарыни идут!
Звон колокола стих. Видимо, людей собралось достаточно. Сейчас, наверное, новгородцы думают, как изгнать его, и уже достают свои топоры. Да, видно, прав Будый – не писать мне своей Правды, подумал Ярослав. Буйные новгородцы перебьют сейчас мою дружину, а после придёт отец и вовсе меня бросит в подземелье к Святополку, а затем отдаст Новгород своему любимцу Борису, а его единоутробного братца Глеба посадит в Ростове.
* * *Зозуля въехал в Новгород под звон колокола. Прислужник княжны Предславы сразу смекнул, что в городе творится что-то неладное. Проезжая на своём коне, который изрядно измотался за неблизкий путь, он разглядывал город Рюрика.
Богато живут, отметил про себя Зозуля. Терема резные. Обратил внимание путник и на тринадцатиглавый деревянный храм. Красивый, подумал Зозуля и, сняв шапку, перекрестился.
Киевлянин, подъехав к палатам Ярослава, увидел, что там стоят воины с обнажёнными мечами и как-то недобро на него смотрят. Зозуля спрыгнул с коня и подошёл к одному из них.
– Добрый человек, а скажи мне, могу ли я видеть князя Ярослава? Я приехал из самого Киева.
Воин посмотрел на Зозулю и на его коня, явно прикидывая, не врёт ли этот человек.
– Князь велел никого к нему в палаты не пускать, так что жди следующего дня. Быть может, туча мимо пройдёт.
Зозуля быстро смекнул, что под словом туча новгородский воин имел в виду вовсе не затянувшие всё небо облака, сквозь которые лишь изредка пробивалось солнышко, а народ, который с криками приближался ко двору князя. Зозуля увидел, что у многих в руках факелы и топоры.
– Убийца! Душегуб! Лучших людей свёл в могилу! Отомстим за братьев! – услышал Зозуля крики людей. Они приближались.
– Послушай, воин, у меня и впрямь очень важные новости, которые много что могут изменить. Позволь мне предстать перед князем!
Воин вместо ответа направил клинок на Зозулю. Тут же возле него появилось ещё несколько воинов.
– Эй, братцы! – закричал кто-то из толпы. – Вы зачем оружие против нас обнажаете? Мы ведь не супротив вас идём, а против князя, который и человеком-то именуется в память о родителе его и деде!
– Пошли прочь! – раздался громкий голос. – Воины, стена щитов!
Дружинники сомкнули щиты и сделали несколько шагов навстречу толпе. За первым рядом дружинников тут же появились второй и третий, а из близлежащей улицы стали выезжать конники.
– Да что же вы, за душегуба стоять, что ли, будете? Братцы, уж не на нас ли вы оружие своё подымете? Братцы!
Некоторые из дружинников заколебались, так как были родом из Новгорода, но большинство воинов были здесь абсолютно чужими и служили за золото. Многие вообще были по крови варягами, нашедшими себе место возле князя Ярослава, которого именовали конунгом Ярсфельдом.
– Шаг!
Дружинники, ударив мечами о щиты, сделали шаг на толпу.
– Братцы! Айда напролом! Убьём мерзкого душегуба! Он нам не князь, а ворог, раз супротив нас оружие поднял и видных мужей наших поколол, словно баранов. Пусть нами князь Владимир правит, а не отродье его хромое!
Однако кроме слов новгородцы ничего дурного не делали, понимая, что вступить в бой с дружиной подобно смерти. Дружинники быстро почувствовали эту неуверенность и стали наступать, заставляя толпу пятиться. Зозуля пятился вместе со всеми, держа на поводу своего коня, который послушно отходил со своим хозяином. Конь почти не реагировал на шум, грохот и крики, так как был приучен к этому. Благородное животное учили не бояться в битвах.
Зозуля, понимая, что дело вот-вот станет кровавым, что было сил закричал:
– Умер князь Владимир! Князь Владимир умер! Я из Киева! Князь умер.
Его крик тут же подхватил народ и стал повторять. Эта новость так сильно потрясла новгородцев, что все
