– Минуту, – окликнул его я, – что там с моими работами? Я хотел бы их забрать.

– О, это никак невозможно, – прижав руки к сердцу, приторным тоном сказал Галп. – Вероятно, в силу занятости вы запамятовали, что вчера был последний день уплаты членских взносов. Поскольку вы не заплатили, работы переходят в собственность гильдии. Поскольку за вас заплатил я, картины теперь мне и принадлежат.

– Но ведь это гроши, – возмутился я, – и потом, я действительно запамятовал, и ваша обязанность была напомнить о взносе! Я хочу выкупить «Кающуюся грешницу».

– Приношу свои извинения за некоторую небрежность в выполнении служебных обязанностей, – поклонился мне Галп. – Вы можете поднять вопрос об этом на ближайшем собрании гильдии, и я извинюсь еще раз. Что же касается моей картины – я подчеркиваю, моей! – то она, еще тысячу тысяч раз простите, не продается. Я имею в виду, не продается за деньги. Так что все в ваших руках, Бьорн.

– Интересно, что скажет Верховный, – задумчиво сказал я, – о вашем предложении продать дипломную работу и доставить меня на Землю…

И тут Галп захохотал. Он хохотал не прикидываясь, повизгивая, из узких глаз его катились слезы, он притопывал, хлопал себя по шелковым ляжкам и с трудом удерживался на ногах.

– Ха-ха-ха, – сказал я. – Очень смешно!

– Ох, мальчик, – вытирая слезы расшитым подолом рубахи, промычал Гали, – ох, хорошо-то как… Давно меня так не разбирало… Хотите пари – на сто тысяч золотых, которых у вас нет и никогда не будет, – что вы не донесете на меня или на любого другого Верховному?

– Да какое там пари, – проворчал я. – Все правильно, не донесу. Морду бы вам набить…

– Но вы и на это не способны, – подхватил Галп. Глазки его сияли. – Поэтому морду всегда бьют вам, нидкурляндец. Послушайте, Бьорн, совет взрослого бога: бегите отсюда. Вам здесь не место. Забирайте свою флягу и уносите ноги. Вам повезло, что вы ее спрятали так, что я не смог найти и был вынужден предлагать сделку. Кстати, не ожидал от вас… Учтите, вы мне-то на один зуб, а я далеко не самое страшное, что может встретиться на Небесах! Воспользуйтесь советом – я редко говорю то, что думаю.

Эдак разобрало мерзавца. Ну, сейчас я тебя…

– Зато я художник, – равнодушно сказал я.

– Да, – Галп помрачнел, – зато вы художник. Утешайте себя этой мыслью. Обещаю, из уважения к таланту, каждые сто лет навещать вашу могилу и оставлять на ней букет полевых цветочков. Видите, как я сентиментален…

– Обещаю один раз помочиться на твою могилу, – сказал я. – Вали отсюда, пока цел, ублюдок бездарный!

– Валю, – сказал Галп, – уже валю. Вам меня не обидеть, Бьорн Нидкурляндский: все мы ублюдки в каком-то смысле… Ублюдки Одного. Но вы все-таки подумайте над моим предложением. Оно остается в силе.

Я смотрел, как Галп уходит, и думал, что он, в сущности, прав. Мне здесь не место… Потом обогнул дуб и снял с сучка флягу, которую вчера забыл забросить в шалаш. Дошел до ручья и попытался отмыться, зачерпывая воду ладонями, потом плюнул и залез в ручей всей тушей. Прополоскал штаны и жилетку, бросил их сушиться на ближайший куст и вернулся к шалашу.

В шалаше пахло горелой свечкой; засветив лампу, я обнаружил, что в моих вещах копались, даже не позаботившись разложить их по местам. Я отхлебнул из фляги. Хорошо… Приложился еще раз, как следует.

– Нет, – пообещал я себе, гладя флягу по замшевому боку, – Гали тебя ни за что не получит. Лучше подарю тебя первому встречному, но этому хмырю ты не достанешься точно…

Некоторое время я размышлял, как быть с Росомахой. Боги войны, как правило, довольно гадкие твари, но наглость этого переходила все границы. Оставить давешний мордобой в кабаке без последствий или все-таки преподнести безмозглой груде мышц маленький божественный подарочек? На добрую память о сегодняшнем вечере. А то он так и будет махать кулаками при каждом удобном случае… Эх, да что я! В конце-то концов – дураков учат!

Существует великое множество способов волшебного воздействия на окружающий мир. С помощью живописи, музыки, жестов, слов – в общем, с помощью чего угодно можно буквально творить чудеса.

Вовремя скорченная рожа в сочетании с удачно показанным кукишем помешают даже самому наглому торговцу навязать вам никому не нужный товар. Грамотный трубач, сыграв определенную мелодию, способен разбудить уснувшего вечным сном, а любитель игры на волынке без особого труда снова уложит его в могилу. Написанные великими художниками персонажи сходят с полотна и начинают жить собственной жизнью – гениальная Ила Маз трагически погибла от лап нарисованного ею же чудовища; к сожалению, так рисовать у меня пока не получается…

Маги, избранники изначального, пользуются стихами: те, что поплоше, колдуют одностишиями, те, что посерьезнее, используют трехстишия, а Один, как мне рассказывали, способен время от времени разродиться и семистишием. Однако самый простой и вместе с тем самый сложный способ изменить вселенную в нужном вам направлении – просто пожелать такого изменения. Именно эта способность и делает бога – богом.

Преодолев естественную брезгливость, я до мельчайших нюансов представил вкус гадости, которую Росомаха так опрометчиво выплеснул мне в лицо. Прикинул, каким станет вкус этого замечательного напитка, если кружку с ним на недельку оставить под местным жарким солнышком… Капнуть туда рыбьего клея… Поперчить и добавить сахара…

Очень хотелось бы, чтобы отныне все, что он будет пить, превращалось в эту неудобоваримую гадость… Хотелось мне долго, я содрогался от отвращения, не жалея себя, и совершенно выбился из сил. Заклятие было наложено крепко.

Я отхлебнул из фляги и прополоскал рот, избавляясь от привкуса придуманной мной мерзости, заткнул флягу пробкой и подложил под голову. Свернулся калачиком… Бреи и демоны, а ведь Галп почти выиграл пари, о котором мне Гарик рассказывал! По закону пострадавший от несанкционированного заклятия имеет право убить обидчика; Росомаха, грубо говоря, получил от меня пусть и своеобразный, но бесспорный вызов! Теперь действительно нужно держаться от него подальше. На Земле он меня не найдет, бог Росомаха слабенький, но мосты можно считать сожженными – на Небесах не больно спрячешься…

Мне приснилось, что несчастного бога войны, из-за постоянного употребления неудобоваримого напитка, разбил паралич. Так как на эти мучения обрек его я, меня терзали чудовищные угрызения совести. Я пытался вылечить Росомаху с помощью шоковой терапии, для чего сбрасывал инвалидную коляску с находящимся в ней страдальцем в море с высокого обрыва – по идее, он должен был поплыть и излечиться от недуга. Ларе, однако, излечиваться и плыть не желал, а, наоборот, шел ко дну. Я нырял за ним, вытаскивал из воды, тащил на