Прямой простой вопрос ошеломил Мейкпис. Чего она хотела?

Только сейчас она поняла, что сама не знает. Слишком долго ее голова была полна мыслями о том, чего она не хотела. Не хотела быть скованной, не хотела быть пленницей, битком набитой древними призраками. Не хотела жить в страхе перед Старшими. Но чего же хотела в действительности?

– Я хочу спасти брата, – выговорила она медленно. – В него вселили призраков Фелмоттов. Хочу изгнать их и освободить его, чтобы спокойно дать оплеуху и объяснить, какой он идиот. И…

На нее нахлынули воспоминания. Вопящий призрак в Джеймсе. Испуганное лицо сэра Томаса. Джеймс, из глазниц которого глядят мертвецы.

И словно высеченные из льда Старшие с глазами гадин, столь уверенные в своих правах на жизнь окружающих…

Оказалось, что в ее сердце таится океан желаний, темных и призрачных, пугающих и недостижимых, но она наконец сумела взглянуть на них без опасений.

– И, – добавила она громко, – я хочу стать гибелью Фелмоттов.

– Похоже, дело стоящее, – одобрил Ливуэлл, и в его голосе впервые проступило нечто вроде улыбки.

Теперь, с указаниями Ливуэлла, путешествие проходило легче, а без его непрерывных молитв и приятнее. Мейкпис вкратце поведала свою историю, а Ливуэлл постепенно открыл свою. Он был сыном бондаря из Норвича и с детства обучен отцовскому ремеслу. Учился грамоте в местной начальной школе, а потом стал показывать буквы и младшей сестре. Потом началась война, и при первой возможности он завербовался.

– У меня не было сомнений, – признался он. – Как я мог оставаться дома, придавая форму бочонкам, когда эта война придавала новую форму миру? Это борьба за душу страны! Я хотел выполнить свой долг. Во мне словно горели жажда и голод…

Он осекся. Даже его рвение было пронизано печалью.

К тому времени как по земле протянулись длинные тени, Мейкпис успела пройти свыше пятнадцати миль, и Ливуэлл был уверен, что они уже в Бакингемшире. Мейкпис устала, стерла ноги, которые ужасно болели, как и все тело. Она также была очень голодна. За последние несколько дней она съела все припасы, подаренные мистрис Гоутли, а каша, которую давали Эйксуорты, была жидкой и порция скудной.

Медведь тоже проголодался и к тому же очень хорошо понимал, как это исправить. Мейкпис чувствовала его беспокойство, особенно внезапный интерес к любому шороху в кустах. Она сама не поняла, почему вдруг остановилась и уставилась на ближайшее дерево, где на ветке примостилось темное остроугольное пятно, немного похожее на птичье гнездо. Она даже прочитала мысли медведя, мечтавшего о вязком содержимом яиц, хрусте хрупких косточек птенцов на зубах. Но, присмотревшись под другим углом, увидела, что это не гнездо, а просто путаница веток. И сама не поняла, как открыла рот и вцепилась зубами в нежные весенние листья.

– Медведь, – строго воскликнула она, выплевывая листья, – я не могу это есть!

Но медведь уже был неукротим. Руками Мейкпис он дотянулся до гниющего бревна и разломил его, чтобы обнажить слоистую внутренность. Мейкпис оглянуться не успела, как принялась слизывать разбегавшихся муравьев, наслаждаясь горьковатым покалыванием на языке. Потрясенный Ливуэлл тревожно вскрикнул. И верно, столь зверские повадки – вряд ли лучший способ убедить его, что она не тайный демон в женском обличье.

Мейкпис вздохнула и, усевшись на берег ближайшего ручья, сняла башмаки и чулки.

– Никаких раздвоенных копыт, – сухо сообщила она, опуская ноги в воду и чувствуя, как волдыри немеют от холода. – И я не исчезаю от прикосновения бегущей воды.

Тонкая темная тень в воде привлекла внимание Мейкпис. Рыбка исчезла почти мгновенно. Но медведь явно ее заметил. У Мейкпис потекли слюнки, но она так и не поняла, чей голод тут замешан – ее или медведя. Она вскочила на ноги и ступила в воду, намочив подол, прежде чем успела овладеть собой.

– Прекрати!

Неужели она и впрямь хотела запретить медведю ловить рыбу и тот бы послушал?

– Погоди немного, – попросила она. Нельзя мочить одежду, потому что ее негде высушить, и если придется спать в сараях, Мейкпис замерзнет до смерти.

Она старательно подняла подолы юбок и сорочки, заткнула за пояс и завязала повыше колен. Потом позволила медведю завести ее в ручей. Течение было ледяным и бурным, а мокрые, покрытые водорослями камни под ступнями скользкими. Сначала холод был приятным, но потом ноги защипало. Мысли Мейкпис были далеко. Она думала о потерянном времени и преследователях, идущих по пятам. Медведь со своей стороны был терпелив, как гора, и Мейкпис немного погодя тоже была захвачена его настороженным спокойствием. Онемение от ледяной воды стало просто чем-то вроде синевы неба. Беспокойство постепенно унялось.

Сейчас!

Мейкпис, вооруженная не своими рефлексами, провела растопыренными пальцами по воде и выхватила жирного коричневого окуня. Он пролетел по воздуху и шлепнулся на берег, где стал извиваться и корчиться, пытаясь вернуться в воду.

Мейкпис выскочила из ручья, опустилась на четвереньки, ударила ладонью по рыбьей голове и вонзила зубы в еще трепещущую плоть. Но тут до нее донесся крик:

– Стой и не двигайся!

Мейкпис подняла глаза и увидела мужчину в поношенной одежде, нацелившегося в нее шпагой. Он только сейчас вышел в прогал между кустами высокой живой изгороди и, казалось, не меньше Мейкпис растерялся при виде девушки. На нем был потертый кушак, так что предположительно перед ней стоял солдат, но кушак был слишком грязным, чтобы понять, к какой стороне принадлежит его владелец.

Мейкпис вообразила представшую перед ним картину. Живая рыба извивалась в зубах, хвост едва не бил ее по глазам. Она осторожно вытащила окуня изо рта, хотя вкус живительных соков вызвал желание проглотить его целиком, и одернула юбки, скрыв голые ноги.

– Что ты тут нашел?

К первому солдату присоединился второй, широконосый мужчина с почти зажившим порезом над правой бровью.

– С ней что-то не так, – заметил тот, что моложе, не отводя от Мейкпис испуганного взгляда. – Она была полуголой и скакала, как дикий зверь! И ела сырую рыбу, впилась зубами, как животное…

– И ты бы впился на моем месте, будь так же голоден, – огрызнулась Мейкпис.

Тот, кто постарше, слегка нахмурился.

– Откуда ты?

Оба солдата говорили с одинаковым акцентом, и Мейкпис предположила, что ее собственный выдал в ней чужачку.

– Стаффордшир, – ответила она поспешно, надеясь, что графство было достаточно далеко отсюда, чтобы объяснить ее акцент, но при этом достаточно близко, чтобы сюда можно было дойти пешком.

– Ты прошла долгий путь, – заявил тот, что постарше, подозрительно в нее вглядываясь. – Что увело тебя так далеко от дома?

Мейкпис надеялась, что до этого разговор не дойдет. Она уставилась на солдат, гадая, к какой армии они принадлежат. Легенда, которая понравится одной стороне, обозлит другую.

– Я знаю этого человека, – тихо сообщил Ливуэлл. – Тот, что моложе, – Уильям Хорн. Мы с ним из одного полка.

Так они пуритане! Мейкпис выбрала