– Михаил Васильевич, есть три сигнала, – в преддверии важного дела Игнат находился в состоянии радостного возбуждения. Ему не терпелось воспользоваться преимуществами новой зимней экипировки.

– От кого нет сигнала? – я снова разложил подзорную трубу, пытаясь разглядеть в ночной тьме маленькие пятна света. Должно было быть четыре сигнала, подаваемого посредством тайных фонарей.

– Нет первого южного, – ответил Лукьянов.

Значит, нет пока сигнала готовности от пехотинцев капитана Головинского. Что ж, время еще есть.

– Подождем!

Улорийский лагерь охватывали двумя крыльями пехоты. Как только они займут свои места в тылу противника, на флангах появятся условные сигналы – один с севера, один с юга. Кроме того, для подстраховки на левый берег отправились еще два эскадрона улан. Если ничего непредвиденного не произойдет, то они просто проконтролируют отсутствие бегунов из атакованного лагеря – чем дольше Янош будет оставаться в неведении, тем лучше. Ну, а если вдруг что-то пойдет не так, то у нас будет еще две сотни резерва. Так что еще два сигнала готовности ожидалось от северного и южного отрядов кавалерии. Итого четыре. Все уже на позициях, только Головинский замешкался. Впрочем, до крайнего срока еще не менее получаса, и нужно просто подождать.

С оформлением наших с Натальей отношений тоже решили подождать, отложить до лучших времен. Всё равно все вокруг уже считают это свершившимся фактом, а то, что официальное торжество отложено в связи с подготовкой к большой войне, – так ничего удивительного в этом нет.

После того памятного царского приема даже Глазков притих, присмирел. Перестал ко мне цепляться и вообще старался не пересекаться со мной в дворцовых коридорах. То ли я его тогда напугал сильно, то ли кто-то из старших Соболевых велел оставить меня в покое. Второй вариант более правдоподобен, хотя после того, как я тряс начальника Сыскного приказа за грудки, даже царевич Федор уважительно произнес: «Да ты настоящий Князь Холод! Даже я на мгновение испугался за жизнь Никиты Андреевича!»

Здесь нужно уточнить. Дело в том, что у моего прозвища оказалась еще одна, весьма занимательная параллель – в Таридии и соседних странах существовал сказочный персонаж по имени Князь Холод. Это не был ни аналог русского Деда Мороза, ни аналог Князя Тьмы, это был этакий повелитель стужи, строгий, но справедливый. И, несмотря на то, что в разных сказках он представал то положительным, то отрицательным персонажем, в народе его имя чаще всего использовали в качестве страшилки для детей. Поначалу я думал, что дружеское прозвище, коим наградили еще настоящего Михаила друзья, было не более чем данью северному происхождению князей Бодровых. Но потом я с немалым удивлением узнал о существовании легенды, согласно которой именно далекий предок Бодровых послужил прообразом для этого сказочного героя. Так что мое прозвище звучало весьма двусмысленно: и как намек на мое происхождение, и как признание меня строгим и суровым чуваком.

Впрочем, прозвище прозвищем, а на будущее не мешало подстраховаться от такого человека, как начальник сыска Таридии.

– На войне может всякое случиться, Миша, – заявил царевич Федор, намекая на то, что он может погибнуть, и тогда я вновь останусь без должной поддержки, – на всякий случай нужно иметь церковь на своей стороне.

И мы с ним совершили небольшое путешествие в Свято-Михайловский монастырь к некоему старцу Порфирию.

Старец сей оказался седеньким живчиком лет семидесяти. Властным жестом приказав всем посторонним покинуть помещение, дедушка внимательно посмотрел на меня, а потом взял да и перепугал до полусмерти радостным приветствием:

– Ну, здравствуй, Сергей!

От неожиданности я буквально подпрыгнул на месте. Ничего себе новости!

– Михаил, – с трудом сумел выдавить я из себя, на всякий случай не спеша сознаваться.

– Да, – старичок с интересом всматривался в мое лицо, склонив голову к левому плечу, – да, уже Михаил. А скажи мне, Михаил, кто ж это с тобой такой фокус проделал? Спиридон Засольский? Или Ивашка Михеев? Нет, эти не способны, тут и знания нужны, и сила, и воображение. Нет-нет, кто же это? Ты же с севера? Значит, Настька! Настька Кузнецова! – обрадованный своей догадкой, Порфирий вопросительно воззрился на меня, ожидая подтверждения.

– Для кого Настька, а для кого Настасья Фоминична, – сконфуженно пробормотал я.

– Молодец, Настька! – продолжал радоваться старец. – Не думал, что кто-то еще на такое способен! Но почему же не все получилось? Почему больного не удалось спасти?

– Он попал в засаду по пути к дому целительницы, – тихо ответил я, – князь умер от ран, Фоминичне пришлось запускать ритуал на расстоянии.

– Вон оно что! Сильна Настасья, ох сильна! Молодец! Справилась! И, пожалуй, так даже лучше вышло.

– Но…

– Да ты не волнуйся, князь, – перебил меня отец Порфирий, – не ведьма она. Я Кузнецову давно знаю, лет так пятьдесят. Ритуал этот хоть церковью и не приветствуется, но при необходимости используется. Вернее, использовался. Не осталось уже знающих людей, обладающих такой силой. Пожалуй, Настасья последняя.

– Она сказала, что это в последний раз, – промолвил я задумчиво. Мысли в голове путались, я уже свыкся с тем, что связь с родным миром потеряна навсегда, а тут вдруг встреча с таким сведущим человеком. И узнать хочется многое, и раскрываться на сто процентов опасаюсь, мало ли что. Но старец Порфирий все мои сомнения быстро развеял:

– За семью не беспокойся, ты остался с ними. И там никто даже не подозревает о твоем существовании в двух мирах. Разве что о моменте перехода у твоего оригинала сохранились неприятные ощущения.

– А насколько, – я с трудом подбирал слова, – мои две части связаны?

– В первое время были связаны, но уже почти год минул, – дедуля покачал головой, – никак вы уже не связаны, прими это как данность и живи здесь своей жизнью. И не беспокойся, у церкви к тебе вопросов не будет. Я сегодня же оповещу митрополита.

Говорил старец просто, без всякого пафоса, но почему-то не возникало даже мысли не верить его словам. Не то чтобы я не верил Фоминичне, но эта правда плохо укладывалась в голове, в результате чего я время от времени терзался сомнениями, переживал за жену, детей, родителей. Да и развитию моих отношений с Натальей постоянно мешала мыслишка об измене жене. Ну, вот такой я человек – ни разу не плейбой, и сама мысль о предательстве была мне противна. Так что отец Порфирий очень помог мне, можно даже сказать, что визит к нему помог мне обрести душевное равновесие. Раз уж случилось со мной такое, то нужно жить полноценной жизнью здесь и сейчас и свыкнуться, наконец, с мыслью, что Сергей Прохоркин остался там, здесь его нет, зато здесь есть князь Михаил Бодров. И точка!

– Есть четвертый сигнал! – вновь