себя пот и грязь, а после в перестроенную пещеру. И едва Мэй оказалась под сенью темного убежища, как ощутила запах запеченной рыбы и фруктового отвара.

– Это Тигаки и Мэй! – закричала Нгака, а две черноглазые малышки кинулись к своей пропавшей сестренке и прижались к ней, вцепившись в ее тунику.

Еника обняла обеих девочек сразу, и Мэй, и Тигаки. Ее крепкие, привыкшие к работе руки гладили плечи и распущенные волосы обеих, и какое-то время слышались только восторженные возгласы.

– Хвала Настоящей Матери! – приговаривала Еника. – Хвала Настоящей Матери! Девочки, вы нашлись, а мы уже отчаялись. Мы не знали, что думать. Твой отец, Мэй, не спал ночами, места себе не находил.

Тигаки жалобно всхлипнула и пробормотала что-то о своих снах, в которых ей было предупреждение.

– Мы… Мы должны были помочь Тхану, – проговорила Мэй.

– Вы расскажете все, но чуть позже. Давайте, поешьте и расскажете.

В это время в приоткрытую дверь заглянули оба брата Рогана. Они нерешительно остановились на пороге, но за их спинами послышался голос отца Мэй:

– Заходите. Это наша пещера, тут мы и живем все вместе. Двигайтесь, мальчики.

Поднялась суматоха. Ник и Жак, которые стояли чуть в стороне, наблюдая за тем, как Еника обнимает девочек, теперь уставились на гостей, и в их настороженных глазах читалось недоумение.

– Это что, Вурноги, что ли? – спросил невоспитанный Ник и скривился, будто увидел перед собой жука-икеня.

Младший брат Рогана открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил старший. Это был высокий мальчик с тонкими угловатыми бровями и широким некрасивым ртом. Весь его диковатый облик – и крупный нос с горбинкой, и большие выразительные глаза с загнутыми ресницами, и даже слегка оттопыренные уши – буквально излучал воинственность. Услышав презрительные слова Ника, мальчишка скривился, повернулся к выходу и оттолкнул отца Мэй.

– Пойдем отсюда, Газек, эти мерзкие Инимайты никогда не будут нам друзьями! – крикнул он на ходу.

– Я не Инимайт, парень, – быстро проговорил отец, хватая того за руку, – поэтому от меня можешь не убегать.

– Я не убегаю! Я никогда не убегаю! Но с Инимайтами жить не буду! – последовал резкий ответ.

Газек, нерешительно остановившийся у самого дверного прохода, вертел головой, посматривая то на отца Мэй, то на своего брата. Его глаза поблескивали диким настороженным блеском, а крепко сжатые тонкие губы выражали нешуточную решимость.

– Я не Инимайт, и моя дочь не Инимайт, – снова сказал Гайнош. – Да и какая теперь разница, парни? Теперь Железная война, и уже неважно, к какому племени ты принадлежишь. Чтобы выжить, нам надо быть вместе. И разве вы не должны слушаться старшего брата?

– Должны, – раздался голос Рогана, который успел подняться на скалу и теперь пробирался ко входу в пещеру под ветками деревьев. – Они должны меня слушать. Сколько же деревьев растет на этом вашем острове! Вы не боитесь, что однажды ночью они вас слопают?

Роган зашел в пещеру, подталкивая в спины своих братьев. Те хмурились, средний сжимал кулаки и кидал грозные взгляды на Ника. Ник в свою очередь презрительно кривил губы и фыркал: мол, видали мы этих мерзких Вурногов! В гробу видали!

Жак, успевший устроиться возле горящего очага, настороженно молчал. Он всегда был благоразумнее своего горячего братца.

– Никакие деревья не едят людей, даже Гиганты, – тихо ответила Мэй, отстраняясь от Еники.

Она устало опустилась на чурбачок, который лежал перед самым очагом, и на какой-то момент внутри ее разлился покой. Она дома, она в безопасности. Ее драконы тут, на острове, на песчаном пляже, и можно уже не опасаться, что их убьют в сражении. Если только не прилетит снова Люк со своими машинами. А он прилетит. Мэй ощущала полнейшую уверенность, что Люк вернется.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Роган.

– Давайте все разговоры оставим на потом, – засуетилась Еника. – У меня есть рыба, есть фруктовый отвар. Есть просто фрукты. Вы поедите, я посмотрю, не ранены ли вы. А после и поговорим.

– Поговорим после, – тут же согласился отец Мэй, – но девочки и носа из пещеры больше не высунут. Ты слышишь меня, Мэши-Мэй?

Услышав свое старое Городское имя, Мэй вздрогнула и бросила на отца короткий виноватый взгляд. Она понимала, что сейчас предстоит выслушать.

– Ни ногой! Никаких драконов, юные Всадницы! Вы хоть немного подумали о своей семье, девочки? – Отец покачал головой и кинул к очагу охапку сухих веток.

– Пусть они поедят, – мягко сказала Еника. – Если Тигаки решила лететь, значит, это было важно. Тигаки может предвидеть опасность. И к тому же девочки привели с собой новых драконов. Где вы их взяли?

– Новые драконы? – Жак вскочил и вопросительно уставился на Мэй.

– Даже два, – ответила ему Мэй, отлично понимая, что сейчас чувствует этот маленький Всадник.

Драконы для Всадников – это святое. А тут целых два дракона, не считая Тхана. Два дракона для тех, кто думал, что уже не поднимется в воздух!

– Вы были в Храме? – догадался Ник. – Надо было взять нас!

– В следующий раз, – ответила ему Тигаки и устроилась около очага.

2

Отец на самом деле очень сильно разозлился на Мэй. Он считал, что это она придумала забрать большого дракона и отправиться на поиски приключений.

– Как ты могла бросить семью? Как могла не подумать о последствиях? – возмущался он, меряя пещеру широкими шагами. – Что мы должны были думать? Что вы обе погибли, потому что вылетели на неисправной машине? Что потерялись в пустыне? Или что вы отправились на поиски Люка?

Еника какое-то время молчала, слушая сердитые слова отца Мэй, но как только совершенно справедливый отцовский гнев на мгновение утих, она подняла голову, перестав нарезать на дольки оранжевые круглые островные фрукты, и заговорила:

– Наверное, Тигаки знала, что надо делать. У нее бывают видения, которые сбываются. Ты что-то видела, девочка? Люк жив?

Еника спросила это ровным, спокойным тоном, но Мэй, глянув на осунувшееся, похудевшее лицо матери семейства, вдруг поняла, как сильно она переживает. Ведь это ее ребенок, и он попал в беду. С ним случилось неладное…

– Люк жив. – Тигаки замолчала, беспокойно заерзала на месте, после подняла голову и пристально посмотрела на мать. – Он не свободен. Он попал в какую-то странную ловушку, ма. Это заставляет его выполнять чужую волю. Он как будто стал роботом.

И тогда Мэй принялась рассказывать. Она не торопилась, говорила медленно и тихо, заново переживая битву в Храме, тяжелые дни в пустыне и разговор с Тханом в Пристанище кочевников.

Все семейство собралось около очага и, тесно прижавшись друг к другу, слушали. Роган и его братья сели немного в стороне, и все трое молчали. Никто не перебивал Мэй, но едва она закончила, как посыпались вопросы.

Тхан – старый биоробот, который за людей? Он будет помогать?

Кто такая Мара и почему эта старуха решила, что теперь самая главная?

Пророки правят Храмом Живого