счастья: море, солнце, песок – что еще человеку нужно?

– Работа в «Stars on Ice» оставляет хоть какое-то время на личную жизнь?

– Бывают выходные, но все зависит от того, когда ты приехал в гостиницу. Однажды мы добрались до следующего места гастролей лишь под утро, я легла спать и проснулась в пять вечера – так день и прошел. Если выходных бывает несколько подряд, все стараются разъехаться. Однажды у нас было аж четыре дня, так мы с Антоном улетели в Питер. Сорок восемь часов дома побыли. А на обратном пути чуть не опоздали на шоу: во Франкфурте, где делали пересадку, наш самолет сломался, и рейс отложили до утра. Мы меняли билеты, придумывали какие-то немыслимые варианты и все-таки успели вовремя.

– А если бы не успели?

– Была бы катастрофа: в шоу выступают всего тринадцать фигуристов. На каждом – определенная роль, все постановки связаны одна с другой общим сценарием. Не важно, живой ты или мертвый: ты должен выйти на лед. Это закон.

– В шоу до сих пор эксплуатируется тема двух золотых медалей?

– По-моему, она надоела даже журналистам. Сейчас у нас с Антоном два сольных номера, которые мы ставим самостоятельно. Все групповые номера придумывает и ставит Кристофер Дин. Работать с ним необычайно интересно. Приходя на репетицию, Крис всегда досконально знает, как должна выглядеть постановка в целом, как сделать тот или иной шаг, как поднять партнершу, как опустить. Сам показывает каждую партию. Мне кажется, это здорово подстегивает фигуристов-мужчин. Уж если Крис, танцор, к которым в любительском спорте парники никогда не относились серьезно, может сам сделать на льду все, что предлагает, то не повторить просто стыдно.

– Планы на дальнейшую жизнь вы с Антоном обдумываете?

– Конечно. Идей много. Просто пока их нельзя реализовать.

По сравнению с партнершей Сихарулидзе всегда отличался более трезвым взглядом на жизнь. Иногда был гораздо категоричнее в высказываниях и поступках, но всегда – более практичен и рационален. Еще выступая в любительском спорте, как-то сказал, что постоянно чувствует ответственность за Лену, несмотря на то что у каждого из них за пределами катка своя жизнь. Профессиональная работа в Америке сплотила партнеров еще сильнее.

– От постоянного пребывания в одном пространстве люди, бывает, начинают психовать, ссориться, потому что гастроли – это и долго и довольно однообразно. Но такое состояние быстро проходит: все понимают, что надо прежде всего продолжать работать. Ведь скрыть свое отношение к работе от тех, кто приходит на выступления, невозможно. В этом тоже заключается определенная сложность: каждый вечер выплескивается масса эмоций, а восстановить их запас не всегда удается. Соответственно, наступает опустошение.

Раньше мы, случалось, ссорились с Леной, но в Америке я четко понял: когда рядом нет ни близких, ни домашнего уюта, нужно все время пытаться делиться душевным теплом друг с другом. Иначе станет еще сложнее.

– Получается, ваша профессиональная жизнь – это прежде всего довольно мучительная работа, которая длится пять месяцев в году?

– Безусловно, бывают дни, когда хочется и кататься, и творить. Но в целом, когда ритм жизни приобретает некую цикличность: шоу – переезд – шоу – переезд, – невольно начинаешь относиться ко всему автоматически. Как только очередное шоу закончено, сознание само выбрасывает его из памяти.

Иногда я даже не знаю, в каком городе проходят гастроли. Родители как-то удивились: позвонили из Питера, а я не смог ответить, где нахожусь. Хотя это тоже объяснимо. Крупных городов в гастрольном графике не так много. Жизнь сводится к тому, что ты сел в автобус, уехал с одного катка, приехал на другой, и нет никакой разницы, куда именно.

В то же время я понял, что, раз уж мы проводим по пять месяцев в Америке, надо изначально настраивать себя так, чтобы проводить это время максимально плодотворно. Недавно я смотрел передачу про выдающегося русского танцовщика Рудольфа Нуриева, который на вопрос: «Где ваша родина?» – ответил: «Там, где я танцую». Это очень правильно. Каждый раз, когда мы возвращаемся в Россию, тоже приходится подстраиваться под стиль жизни, от которого успели отвыкнуть.

– В России вы, получается, лишь тратите деньги, заработанные во время гастролей?

– Не совсем так. Я начал кое-что строить в Питере с расчетом на будущее. Могу лишь сказать, что в мои планы не входит быть тренером да и вообще заниматься чем-то, связанным с фигурным катанием. Льда в моей жизни за двадцать пять лет спортивной карьеры было более чем достаточно.

– Означает ли это, что через два года, когда ваш контракт со «Stars on Ice» закончится, вы хорошо подумаете, прежде чем заключать следующий?

– Да.

– С Леной вы едины в этом желании?

– Пока толком не разговаривали на эту тему. Кататься в «Stars on Ice» нам предстоит еще два года. Это большой срок. Когда он подойдет к концу, думаю, станет ясно, как и сколько мы сможем зарабатывать в России, какие гонорары нам будут предлагать в Америке и как вообще будет развиваться ситуация в фигурном катании в США. На сегодняшний день мы не ведем речь о каких-то медалях, достижениях, честолюбивых целях. Мы просто работаем. Зарабатываем деньги. И все предложения рассматриваем только с той точки зрения, выгодно нам это или нет.

Спустя некоторое время, когда мы встретились в очередной раз в Питере – в уютном, популярном и прибыльном ресторане фигуриста «Сфинкс» – и совершенно случайно затронули тему Солт-Лейк-Сити, Сихарулидзе вдруг сказал:

– Я лишь недавно осознал, что в шоу-бизнесе, а фигурное катание – это в значительной степени шоу-бизнес, невозможно завоевать популярность, просто делая свое дело. В идеале нужен скандал. Неудивительно, что, когда этот скандал случился в Солт-Лейке, множеству людей мгновенно пришло в голову его использовать. Другое дело, что канадцам в итоге этот скандал оказался гораздо более выгоден, чем нам.

– Почему?

– Потому что они – канадцы. Слово «популярность» в Северной Америке равнозначно слову «деньги». Джеми и Давид не только стали национальными героями, но и получили несметное количество рекламных предложений. Даже если закончат кататься в ближайшем будущем, смогут жить, вообще не думая о том, как заработать. Популярность в России – это в лучшем случае автографы. И множество сплетен…

Когда я сама только начинала выступать в крупных соревнованиях, мой тренер Валентина Николаевна Дедова не уставала повторять:

– Хочешь выиграть – надо быть хоть в чем-то на голову выше соперников. Иначе результат может оказаться как в твою пользу, так и в чужую. И никогда не жалуйся на судейство, если допустила даже крохотную ошибку. Должна понимать: если уж дала повод для придирок, будь готова к тому, что накажут за нее по максимуму. Вообще никогда не жалуйся. Твоя задача – улыбаться, быть милой, воспитанной и приветливой. Не забывать причесываться перед прыжками и по возможности не раздражать окружающих своим видом и поведением даже вне бассейна.

Лишь много лет спустя я поняла, что моя олимпийская победа в Монреале в 1976-м могла бы и не случиться, не будь той ежедневной внетренировочной дрессировки.

Все это вовсе не мелочи, как кажется на первый взгляд. Когда судья нажимает на кнопку пульта и ставит оценку на десятую долю балла выше, чем мог бы, никакого криминала в его действиях усмотреть невозможно. Минимальный люфт вполне легален. И он, бывает, диктуется чисто человеческими симпатиями или антипатиями конкретного арбитра к тому или иному спортсмену.

С годами, проведенными в прыжках в воду, я научилась понимать и другую, гораздо менее приятную для понимания вещь. Что результат может быть банально проплачен заранее, как в моем личном опыте он был