С этими словами он оттянул ее голову назад и занес над шеей шприц. Но прежде, чем острая игла воткнулась ей в вену, веревка, сковывающая руки, наконец-то упала вниз, и, обезумев от страха, она резанула серпом ему по шее.
Взвыв от боли, Генка упал на пол, хватая воздух ртом и пытаясь зажать рану пальцами. Однако все его усилия оказались напрасны, и он вновь покинул этот мир, плавая в луже из собственной крови.
В глазах у Ольги все потемнело, и она упала на пол, в ту же самую лужу, где, словно мешок с песком, валялся ее бывший любимый мужчина.
Глава 11.
Открыв глаза, она осмотрелась вокруг. Обстановка показалась знакомой. Кажется, она находилась в своей квартире, в своей же собственной постели. Она рывком села и осмотрела свои руки. Следов от веревок не было. Следов крови на одежде тоже.
Нервным движением она прикоснулась рукой к лицу. Никаких следов. Трудно было понимать происходящее вокруг. Как она оказалась дома? Кто ее принес? Господи, она же убила Генку?! Что же теперь будет?
А что ей оставалось? Если бы она его не убила, то сейчас была бы уже в лучшем из миров. Она так отчетливо помнила ухмыляющийся Генкин оскал и руку со зловещим шприцом, занесенным над ней.
Наскоро одевшись и даже не позавтракав, она выбежала на улицу и помчалась в направлении Генкиного гаража. Нужно посмотреть, нашли ли тело, и что вообще происходит. Ее путь пробегал через территорию, оккупированную больницей. Зима в этом году выдалась суровой не только к здоровым, но и больным тоже, иначе как еще можно было объяснить то, что она белым покрывалом наглухо укутала, а точнее укатала больницу так, что ее было почти не видно.
Подобравшись к краю поселка, она уже хотела спрятаться за ближайшим домом, чтобы тайно посмотреть на результаты происшествия прошлой ночи, как вдруг замерла на месте. Гаража не было! Ни Генкиного гаража, ни других, уныло окружавших его. Все исчезло, словно вчера Генка не просто усыпил ее с помощью волшебного платочка, но и прошелся им по ее воспоминаниям, стирая их с поверхности ее мозга, как комнатную пыль.
Она почувствовала растерянность. Если Генкиного гаража больше нет, то где же Генка, а точнее, где его тело?
Так, нужно успокоиться. Наверное, она так перенервничала вчера, что у нее начались галлюцинации. Она вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего злополучного ужина в кафе, если батарею из кофейных стаканчиков, конечно, можно было назвать ужином.
Пообещав себе ванну с хвойным отваром, собственноручно сделанным из оставшихся у нее от предыдущей новогодней елки веток, она побрела домой, взрыхляя на дорожке свежевыпавший снег.
И вдруг ее осенило: а что, если исчезновение гаража означает, что ее опять куда-то перебросило во времени, на какую-то линию жизни, неведомую ранее? И на этой линии нет ни Генки, ни связанного с ним кошмара?
Вдруг на этом ответвлении реальности она не была ни дешевкой, совокуплявшейся с двумя мужчинами одновременно, ни убийцей, прикончившей одного из них, пусть даже и в целях самообороны?
Как же это проверить? Ладно, ванна с хвоей, так ванна с хвоей. Потом обед, а потом, кто знает, может, и идея какая в голову придет.
Подсушив волосы полотенцем, она зашла в интернет, чтобы по уже устоявшейся традиции заказать еду на дом. Вдруг взгляд ее переместился в правый нижний уровень монитора, где отчетливо белело на черном фоне второе февраля две тысячи пятнадцатого года.
Еще совсем недавно, в своем вчера, она размышляла, что человеческая жизнь – всего лишь полустанок на перегоне между давным-давно и далеко-далёко.
Однажды колеса твоего поезда заржавеют, труба перестанет выпускать пар, и гудок, осипший от времени, навеки замолчит. Паровоз, приехавший из счастливого давным-давно, ослабив тормоза, покатится в неизбежное далеко, сначала медленно, осторожничая, потом все быстрее и быстрее набирая обороты, пока процесс не потеряет контроль и не станет неуправляемым.
Она собственной кожей ощущала, что еще секунда, и стопперы из-под колес времени будут вынуты, и зловещий процесс начнется прямо сейчас.
В этом фрагменте разлома пространства ее прошлое уже ушло, а настоящее еще не наступило. Как же назвать это время, в которое она попала? Может быть, назвать его условным?
Прямо на темечко из разлома противно капнуло воспоминание. Второе февраля две тысячи четырнадцатого. Начало чумной лихорадки ее любви к Антону. Пройдет еще пара месяцев, прежде, чем ее жизнь начнет крошиться как древний могильник, погребая под обломками костей все, что ей когда-то было дорого.
Девятого мая она будет стоять посреди поля и выть от боли, взывая к Богу, чтобы он дал ей освобождение от этой пытки под названием «люблю и хочу быть вместе, но невозможно». И совсем немного пройдет, прежде чем в ее собственный день рождения Антон преподнесет
