– Что еще за план Б?

– Еще не пришло время тебе знать об этом. Ох, Оль, как же я разочаровался в тебе. Однажды я полюбил гордую, независимую, красивую и уверенную в себе девушку, а вернувшись, застал побитую жизнью моральную нищенку. Даже в самом страшном кошмаре я не смог бы предположить, что ты размажешь по земле чувство собственного достоинства, бегая за не любящим тебя женатым мужиком и так унижаясь перед ним. Если бы я мог подумать…если бы я мог знать, что ты окажешься такой…

– То что?

– Я не влюбился бы в тебя тогда, и кто его знает, может быть, остался бы жив. Так что в моей гибели виновата ты, дорогая.

– Ты в своем уме? Да как можно было все так извратить?

– Я вернулся, чтобы отомстить за тебя, но не знал, что отомстить придется тебе. Оказывается, справедливость для тебя ничего не значит. И вместо того, чтобы осознать, как мерзко встречаться с тем, кто тебя не любит, ты предпочла снова с ним встречаться, да еще и спать с ним за моей спиной. Тебе разве хотелось бы, чтобы твой ненаглядный исследовал твою потайную сокровищницу сразу же после того, как разграбил чью-то еще? Хотя, о чем это я. У тебя не сокровищница, а общедоступная шахта! Раз ты терпела то, что этот твой Антон спал и с тобой, и с женой, ты явно не брезглива. Но в моих глазах ты упала очень низко, ты грязная, похотливая, дрянная потаскуха!

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать, ты, вышедший из ума психопат, возомнивший себя богом и решивший, что имеет права решать, кому можно жить, а кому нельзя? Кто ты такой, чтобы называть меня так? Ты мне кто вообще? Муж? Еще не хватало, чтобы кто попало меня так называл!

– Так значит, я – кто попало, да?

– Ты гораздо хуже, Ген. Ты не просто кто попало. Ты чужой мужик, проходимец с улицы, мерзостный преступник и убийца!

Из ее глаз брызнули слезы. И эти слезы, видимо, и стали последней каплей, переполнившей чашу терпения. Генка прыжком подскочил к ней и схватил за волосы.

– Немедленно прекрати ныть! Я всегда знал, что в тебе нет ни воли, ни стержня. Ты – половая тряпка, которая не знает, чего хочет, не может постоять за свои желания, делает, как ей люди укажут, похотливая нимфоманка без грамма гордости. Ты недостойна того, чтобы сидеть здесь рядом со мной, – процедил он сквозь зубы, – а значит, ты отправишься туда, куда ушли эти обгоревшие ничтожества!

Ее руки нащупали что-то металлическое. Кажется, это было что-то похожее на серп. Что он здесь делал? Хотя, какая разница. Гаражу уже сто лет в обед, и раньше, до всех этих «Пуделей», гостиниц и подобных сооружений, кто-то и мог брать с собой в поле серп.

Она задергалась на стуле, пытаясь скрыть свои отчаянные попытки стянуть орудие с гвоздя. Нужно быть осторожней, ведь если уронить на пол свой последний шанс на спасение, второго случая Генка ей уже не предоставит.

– Чего ты бьешься в конвульсиях, словно больная? – Генка все больше выходил из себя, – ты что, не можешь просто молча послушать, когда с тобой разговаривают? Тебе обязательно устраивать весь этот цирк?

Он орал на нее все громче и громче, а потом ей почему-то стало смешно. Генка вдруг стал каким-то странным, почернел весь и начал раздуваться как воздушный шарик, раскачиваясь из стороны в сторону, будто болванчик. Его голос накрыло бочкой, и теперь он стал совершенно другим, похожим на робота. На пальто капнула кровь. Секундой позже до нее дошло, что это не Генка начал раздуваться, а ее собственный глаз, и кровь капает из ее носа. Генка бил ее! Рука сцепила рукоятку серпа. Слава Богу!

Настолько медленно, насколько она могла в данных обстоятельствах, она поднесла серп к рукам, протащила под веревку и начала осторожно возить вперед-назад, стараясь не проехаться по собственным пальцам.

В бочке стало очень шумно. Какой-то реактивный самолет пролез в нее тоже и, включив все свои двигатели, начал их прогревать, готовясь к взлету. Генкин голос старался перекричать его.

– И перед тем, как ты отправишься ко мне в гости, я расскажу тебе свой план Б, если хочешь! Те люди, которые не побоятся жить в гостинице, построенной на месте вырубленного леса, все будут болеть и умирать. Я на пару месяцев устроился туда строителем, хотя больше халтурил, конечно, чем строил. Но этого оказалось достаточно, чтобы протащить им с кладбища отличный подарок и замуровать в шахте лифта. Этот подарочек будет так фонить, что еще лет тридцать все постояльцы этого отеля, а также их мужья, дети, жены, собаки и все друзья этих собак будут умирать от разных заболеваний, каждый в свое время.

Она облизала разбитую губу и пробормотала:

– Ген, если бы я знала, какое ты чудовище, я бы тоже в тебя не влюбилась. И тогда ты, возможно, остался бы жив. Прошлое невозможно распустить, словно неудавшийся свитер, и связать заново. Все, чему суждено случиться, все равно случится, хотим мы того или нет. Тебе на роду было написано умереть молодым. Не потому, что жизнь так несправедлива. Не потому, что Бог забыл о тебе. А потому, что душа твоя исполнила свое предназначение, и пришло ее время уйти. Так иногда бывает. Но если бы я не влюбилась в тебя, ты бы умер как-то еще, и я бы не знала ни тебя, ни об этом. И тогда ты не втянул бы меня в этот зловонный кошмар длиной в двадцать с лишним лет.

Вдруг она вспомнила, что ее сестра Марина устроилась горничной не куда-нибудь, а именно в тот отель, куда Генка подбросил свой гнусный сюрприз!

– Ген, ты должен пообещать мне кое-что, – как можно спокойнее попыталась сказать она. – Возможно, я и не оправдала твоих ожиданий, но Марина ни в чем не виновата. Ты…ты должен сделать так, чтобы она устроилась на работу в другое место, или пойди и вытащи свой подклад, чертов ублюдок! Как ты мог это сделать, ведь там будут жить дети! Ничего святого в тебе нет!!!

– Извини, дорогая, но это невозможно,