— Прекратить! Хватит! Показали демократию, власть закона и будет!
Тут тоже все понятно. Им также выворачивать перед народом свое исподнее ни к чему, не дай Бог, они начнут проводить параллели! Но скидывать со счетов этого хищника никак не стоит. Он достаточно еще силен и наверняка будет огрызаться. К тому же вы знаете его характер — патологическая мнительность и не менее патологическая мстительность. А Вы у него один из подозреваемых, а значит, и врагов. Полагаю, он собирается с силами, да теперь уж точно, от ряда завоеванных им с кровью рынков придется отступиться. Чего уж тут — ликвидирован склад, основной, в котором было заготовлено «продукции», если конечно то, что там сгорело, можно назвать этим словом, на несколько месяцев работы его торговых точек, аптек, региональных складов. А это ощутимо даже для него. Это фактически потеря рынков, которые тут же перехватят и постараются укрепиться на них его конкуренты — и не мелочь какая-то, а серьезные игроки в этом деле. Им такой шанс и не снился. Отвоевывать их обратно этому хищнику придется уже и в изнурительной борьбе. В принципе, Конрад Вильгельмович, наша главная часть работы закончена. Вам удалось без потерь реализовать задуманную операцию с переходом под управление иностранным хозяином. На этом поле сему хищнику власти не дадут играть. Остается только заурядная месть лично Вам, ну, может быть, еще Вашей жене, да и то спустя какой-то период. По моему разумению, за это время вы оба сумеете благополучно переехать на место жительства в Европу. А туда-то он побоится сунуться. Там его методы, так сказать, не в почете и противоречат их законодательству. А за него, в случае чего, эта власть в конфликт с западными законодателями вступать не будет. И он, сукин сын, это отлично понимает. Мстить, если конечно успеет, будет здесь, в России. Так что, Конрад Вильгельмович, еще раз прикиньте, посчитайте. Я ведь понимаю, каких расходов стоила эта Ваша операция, и еще нести затраты по этому вопросу, может быть, не имеет смысла.
Конрад задумался, в том, что было сказано, точно есть смысл. Расходы, действительно, были не маленькие, да какие еще и предстоят, а вот его личный фонд, собранный им на экстренный случай, практически исчерпан. Платить за налаживание системы безопасности Центра как положено все равно придется, тут уже ничего не поделаешь — какая страна, такие и правила игры в ней. Вот защиту себя и Анны уже вполне можно снимать, да и отслеживать ситуацию тоже, по силам Степану Степановичу, с коим уже есть договоренность. К тому же и Сергей Миронович, хоть он сейчас и занят по горло, тоже, так или иначе, будет в курсе развития ситуации вокруг этого хищника. Но вот решать этот вопрос с «кондачка», с наскоку ему не захотелось. Подумав, предложил: взять «тайм-аут» на пару дней, и уже после него вернуться к сказанному. Ну а на сегодня, конечно, необходимо рассчитаться за проделанную работу. Он предложил ему подготовить смету выполненных работ и завтра с утра передать на согласование и оплату.
Выслушав его предложение, Никита не стал возражать: к завтрашнему утру в девять ноль-ноль обещал быть в Центре со своими подсчетами.
На этом и расстались. Конрад, посмотрев на часы, поехал в клинику. Снова они гуляли по парку, кормили белочек, птичек. Аня была оживлена, говорила о том, что соскучилась по делу, надоело безделье, эти процедуры. Она же понимает, каково ему сейчас. Ведь все свалилось на его плечи и наверняка ему пришлось решать вопросы о защите сейчас и в будущем Центра, его сетей, его производства. Признаться, такой разговор Конрада с одной стороны удивил, а с другой — обрадовал. Его Анна стала приходить в себя, понимать — боль болью, но жизнь-то продолжается, несмотря ни на что. Ее муж выдержал это страшное испытание, делает все необходимое, он сам нуждается в помощи, ведь она же была его верной опорой. Сколько раз они вместе выходили из отчаянных положений. Неужели сейчас в своем горе она забудется, уйдет в него и не подставит, пусть и хрупкое, но надежное свое плечо. Нет, этого, зная ее уже много лет, побывав вместе с ней в ряде испытаний, он не допускал. Что бы там ни говорил Иосиф Александрович, именно ответственность, верность были ее главными чертами и они-то и будут локомотивом в ее избавлении от всяких фобий, рожденных тяжелейшим происшествием. Конечно, от всего теперь ей уже не избавиться, тут он не заблуждается, но главное должно все-таки уйти и уйдет, черт возьми! А он-то на что? Аня, заметив его молчаливость, сосредоточенность тоже принялась раздумывать, гадать, к чему бы это? Чем вызвано? И это изменение в ее поведении сразу же вернуло Конрада в реальность. Ему удалось, с помощью нехитрых рассказов, вернуть ее в прежнее состояние. Но прощание у них было грустноватым. Она прильнула к нему, тихо сказала, что она считает по минутам время, которое должно пройти до его прихода. Так она ждет его.
Эти слова, вернее не они, а то, как было сказано, какой смысл был в них, буквально резанули его по сердцу. Он крепко прижал, расцеловал ее глазки, подрагивающие губки, произнес, как можно убедительнее:
— Все будет хорошо, Аня. Мы еще поживем с тобой как хотим. Плевать мы с тобой хотели на всякую сволочь. У них руки коротки. Это я тебе твердо обещаю.
Аня, грустно посмотрев на него, ответила печально.
— Да, я знаю, ты сделаешь как надо. Ты у меня такой. Твои слова с делом никогда не расходятся. Я верю в тебя, очень верю, родной. Иди, я снова буду ждать тебя.
Уже сама поцеловала его, развернулась и пошла к озадаченным Иосифу Александровичу и Елене Семеновне, стоявшим чуть в стороне и наблюдавшим за ними. Психолог тут же увел его к себе, принялся рассказывать о причинах такого ее негативного поведения. Конрад, не вникая в детали, объяснил: у нее особенно развиты чувства верности и ответственности. По его мнению, сейчас заработали именно они. Она же прекрасно понимает, в какое состояние попал их бизнес, и чего ее мужу приходится испытывать, какие действия по защите приходится предпринимать. Вот что сейчас ее начинает заботить, а не ее личные переживания, фобии. Она их попытается загнать вглубь, а сама будет стремиться к нему на помощь, поучаствовать в его, вернее, в их борьбе.
Психолог задумался надолго. Затем, расхаживая по кабинету, принялся говорить:
— В его практике это первый вот такой случай, чтобы женщина, испытавшая такое