- Вы дадите телеграмму об этом по всей линии. Гарвардский университет должен составить резолюцию. Общество распространения безобидных знаний - также. От имени негров необходимо организовать демонстрацию. Украсьте некоторые дома, предположим, через каждые десять, траурными флагами.
- Позвольте, сэр, - почтительно перебил секретарь, - я не совсем вас понял, вы говорите о радостной или о печальной демонстрации?
Кресслинг поднял брови и презрительно оглядел его:
- Я провел на бирже торговое соглашение. Америка должна одеться в траур.
- Ага, - глубокомысленно произнес секретарь, покраснев как рак. В глубине души он ничего не понимал.
- Но часть интеллигенции, заметьте себе - часть, выразит свое удовлетворение. Она откроет подписку на поднесение ценного подарка вождям Советской Республики. Вы первый подпишетесь на тысячу долларов…
Секретарь Конгресса заерзал на кресле.
- Вздор, - сурово сказал Кресслинг, вынимая из кармана чековую книжку и бросая ее на стол, - проставьте здесь необходимые цифры, я подписался на каждом чеке. Подарок уже готов. Это часы - символ труда и экономии. Озаботьтесь составлением письма с родственными чувствами, вставьте цитаты из Эммерсона и профессора Когана. Подарок должен быть послан от имени сочувствующих и поднесен через члена компартии, отправленного в Россию. Довольно, я утомился.
Секретарь выкатился из комнаты весь в поту. Ему нужно было снестись с Вашингтоном. В полном отчаянии он бросился с лестницы, гудевшей, как улей. Большая зала биржи была набита битком. Черная доска то и дело вытиралась губкой. Цифры росли. Маленький человек с мелом в руке наносил на доску новые и новые кружочки. Правые эсеры честно предупредили Джэка Кресслинга, что готовят на него террористическое покушение в пять часов дня у левого подъезда биржи.
Виновник всей этой паники докурил сигару, встал и медленно спустился с лестницы. Внизу, в вестибюле, его ждали две борзые собаки и ящик с крокодилами. Он потрепал своих любимцев, взглянул на часы - без пяти пять - и кивнул головой лакею. Тот поднял брови и кивнул швейцару. Швейцар бросился на улицу и закричал громовым голосом:
- Машина для собак мистера Кресслинга!
К подъезду мягко подкатил лакированный итальянский автомобиль, обитый внутри лиловым шелком. Лакей приподнял за ошейник собак, они уселись на сиденье, и шофер тронул рычаг.
- Машина для крокодилов мистера Кресслинга!
Тотчас же вслед за первым автомобилем к подъезду подкатил другой в виде щегольской каретки с цетральным внутренним отоплением и бананами в кадках. Лакей со швейцаром внесли в него ящик с крокодилами, и автомобиль отбыл вслед за первым.
- Кобыла мистера Кресслинга!
Лучший конь Америки, знаменитая Эсмеральда с белым пятном на груди, кусая мундштук и косясь карим глазом, протанцевала к подъезду, вырываясь из рук жокея. Шепот восхищения вырвался у публики. Даже биржевые маклеры забыли на минуту о своих делах. Полисмен, чистильщик сапог, газетчик, продавец папирос обступили подъезд, гогоча от восторга. Раздался треск киноаппарата.
В углублении между двумя нишами мрачного вида человек в мексиканском сомбреро и длинном черном плаще, перекинутом через плечо, сардонически скривил губы.
- Бутафория! - пробормотал он с ненавистью. - Я не могу жертвовать нашу последнюю бомбу на подобного шарлатана.
И, завернувшись в складки плаща, он тряхнул длинными прядями волос, сунул бомбу обратно в карман и мрачно удалился к остановке омнибуса, где ему пришлось выдержать множество любопытных взглядов, прежде чем он дождался вагона.
А Джэк Кресслинг лениво сунул ногу в стремя, оглянулся вокруг в ожидании бомбометателя, пожал плечами, и через секунду его статная фигура покоилась в седле, как отлитая из бронзы, а укрощенная Эсмеральда понеслась по Бродвей-стрит, мягко касаясь асфальта золотыми подковами.
В таможне наложили печать на великолепно упакованный ящик. Он был адресован в Петроград, товарищу Василову, от целого ряда сочувствующих организаций. Дежурный полицейский пожимал плечами и недовольно бормотал себе в усы:
- Подумаешь, какие нежности! И без таможенного сбора, и без осмотра! Пари держу, что избиратели намнут бока не одному депутату за такую фантазию. Эх, Вашингтон, Вашингтон! - странный холодок прошел по его спине, и полицейский прервал свою речь, почувствовав на себе чью-то руку.
- Кто там? Какого черта вы делаете в таможне, сэр?
Перед ним стоял невысокий человек в черной паре. Глаза у него были унылые, тоскующие, как у горького пьяницы, с неделю сидящего без водки. Левую руку он положил на плечо полицейскому. Холод снова прошел по спине таможенника. Он поглядел на незнакомца с непонятным ужасом.
- Вы были при упаковке, друг мой? - мягко спросил незнакомец, едва шевеля бескровными губами.
- С самого начала, сэр, - лихорадочно ответил полицейский, начиная дрожать как лист, - при мне заворачивали, бинтовали, зашили и запечатали.
- Никто не мешал упаковке? Не сунул туда письма или бумажки? Не заглядывал в пакет?
Голос незнакомца, задававшего эти вопросы, был тих и безразличен. Взгляд его, покоившийся на полицейском, совершенно невыразителен. Тем не менее ужас таможенника рос с каждой минутои, и зубы у него начали стучать друг о дружку:
- Не-не-не, сэр, ник-кого, ник-как-кой бумажки!
Незнакомец снял руку с его плеча, повернулся и исчез. Полицейский вынул платок и принялся утирать пот, холодными каплями скатывавшийся у него со лба.
- Что это с тобой случилось? - спросил другой таможенник, подходя к нему из-за тюка запечатанных пакетов, - Уж не хватил ли ты вместо виски бензину?
- Пон-ним-маешь, - тяжело ворочая языком, ответил полицейский и оглянулся вокруг с выражением ужаса, - приходит сюда человек… такой какой-то человек… и спрашивает, спрашивает… погоди, дай вспомнить… странно! - прервал он себя и дико взглянул на товарища. - Я не пьян и не сплю, а вот убей меня, коли я помню, о чем он такое спрашивал.
38. СНОВА В ПЕТРОГРАДЕ
Мисс Ортон сидела перед техником Сорроу, сложив руки на коленях и устремив на него потемневшие глаза.
- Сорроу, вы хотите, чтоб я выполнила свою задачу, несмотря на все, что случилось?
- Да что особенного случилось, Вивиан? - сурово ответил техник. - Мальчишка раскис, а у вас угрызение совести. Помните, что личные мотивы - это ваше частное дело. Тингсмастер положился на вас, и, коли я знаю толк в людях, вы не пойдете на попятный.
- Хорошо, - тихо сказала Вивиан, - но вы должны избавить меня от жизни в одной с ним комнате.
- Фокусы! - проворчал Сорроу. - Вы добьетесь того, что выдадите наших ребят этому проклятому Чиче.
- Сорроу! - тихо произнесла красавица.
Это было сказано без упрека, но таким голосом, что сердце старого техника сжалось. Он с силой махнул трубкой, выбил весь табак и забегал по комнате, испуская сердитые бормотания. Когда запас их истощился, Сорроу подпрыгнул, ударил себя в лоб и настежь раскрыл стенной шкафчик, где у
