– А стила где создаются?
– На верхнем уровне Эскритьерры, в Стиларии. Туда могут попасть только очень опытные акабадоры. Ладно, пойдем.
Анохин чихал всю дорогу, на чем свет проклиная пыль вокруг. Поэтому благоговейная тишина каждую секунду нарушалась громким «апчхи», ругательствами и щелчками зажигалки.
Леша пытался хоть что-нибудь рассмотреть, но видел только тени, углы шкафов и кирпичную кладку на стенах.
– Здесь, – Анохин остановился. – Дальше пойдешь один. Возьми книгу.
– Куда это ты меня отправляешь? – сразу завопил Леша, но осекся.
Он увидел кое-что впереди. Шкаф – деревянный, застекленный, на полукруглых ножках, похожих на лапы. Такой же, как в доме его отца. Такой же, только большой. Леша не видел ничего вокруг, но видел шкаф: так же явно, как если бы в помещении горел свет. Мышкин приблизился, погладил пальцем витую ручку.
Шкаф довольно скрипнул, словно приветствуя нового владельца, и Леша открыл дверцу пошире.
Внутри были аккуратно расставлены папки, книги и просто листы бумаги, сшитые вместе. Самая нижняя полка была пустой, и Леша придержал двумя пальцами тоненькую книжечку.
«Команданте Лестер, – было написано на обложке. – Нина Мышкина».
Леша бережно пролистал страницы и прочел последнюю строчку «Команданте вернулся в Эскритьерру Всё было хорошо». Леша увидел кровавое пятно рядом с последней строчкой.
«Вот почему, – горло перехватило, и дышать стало трудно, – команданте смог удержать город от мятежа. Он был эскритом, которого вернули в родной город… И его создала… моя бабушка? Так вот как заканчиваются истории. Кровь, но ничего не сжигать! Как просто! Конец должен быть!»
– Леша! – позвали издалека. – Давай быстрее!
Леша торопливо отложил историю про команданте, поставил рядом «Альто-Фуэго» и закрыл шкаф.
Шаги Никиты звучали совсем близко, но Леша всё никак не мог понять, куда нужно идти.
– Никита!
Тишина и темень. Только очертания шкафов-гигантов со всех сторон.
Вдруг послышался голос.
– Ты должен остаться… Возвращаться назад – опасно.
Леша замер. Он узнал говорившего. Это был Ренат Вагазов, глава питерских акабадоров.
Veinte/Бейнте
Леша сощурился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть. Не получилось. Только обрывки фраз, неясные тени и настороженный шепот.
– Я говорил, ты не должен возвращаться в Эль-Реаль. Тебя не оставят в покое.
– Господин Вагазов, я ценю дружеское участие, но хожу где хочу.
«Какой же знакомый голос!»
– Это приказ. Вернись в Нуэва Барселону!
– Господин Вагазов, напомню: вы всё-таки немного акабадор и поэтому не можете мне приказывать.
Леша стоял, не шевелясь. Даже дышать перестал, но случайно скрипнул половицей под кроссовкой. Ренат Вагазов знает эскрита из Нуэва Барселоны! Знает и скрывает это.
Голоса прекратились.
– Нас подслушивают, – наконец сказал Вага-зов. – Здесь кто-то есть!
Леша побежал. Побежал так быстро, как только мог. Надеясь, что темнота спрячет его, он летел, натыкаясь на шкафы и петляя.
– Леха! Ты чего летишь? Книжку спрятал?
Анохин. Леша остановился, вдохнул пыльный воздух. Шкаф маячил неподалеку. Леша понял, что бегал кругами.
– Уходим, – шепнул он, надеясь, что Вагазов их не слышит, и написал стилом заветные буквы. Портал заискрился.
Их выбросило слишком резко и почему-то не у физкультурного зала, а в школьном дворе. Леша ударился подбородком об асфальт, Анохин разбил губу, они оба – колени.
Пришлось идти через главный вход и долго объяснять охраннику, что они делают на улице в два часа ночи (задержались в гостях, что же еще).
По пути в комнату Леша шепотом рассказывал Анохину о произошедшем.
– Там был Вагазов! Я узнал его голос!
* * *Мышкин помялся, не решаясь войти.
– Чего жмешься, заходи! – гаркнул физрук, и Леша приоткрыл дверь.
– Здрасьте, Владимир Семеныч, – Мышкин протянул ладонь, и Бумер энергично ее потряс.
– О, Леха. Спортсмен. Чё хотел-то?
Леша решил не тянуть и выпалил:
– А что это за соревнования по бегу зимой?
Физрук усмехнулся в колючие усы.
– А тебе зачем?
– Слышал, победа дает преимущество в нашем школьном зачете по успеваемости.
– В Питер хочешь? – просек физрук. – Ну слушай тогда. Это в конце декабря перед Новым годом. Участвуют три школы – наша, пятьдесят седьмая и лицей пятнадцать-тридцать пять. Это вроде такого междусобойчика для своих. Три километра, Битцевский лесопарк, снег. Только я ваш класс туда не отправлю. Историки из десятого побегут.
– А почему сразу десятый? – возразил Леша. – Мы что, хуже, что ли?
– Ты это, Лех, не обижайся. Но в других школах отличные спортивные секции, а у нас Богушевский физкультуру предметом не считает. А ваш класс… Там только ты да друг твой, Анохин. Другие если после стометровки выживут – и то хорошо, – и физрук рассмеялся.
– А если я их… потренирую?
– Ну ты спроси их сначала, – миролюбиво подытожил физрук. – Они-то вообще хотят зимой по снегу бегать, твои одноклассники?
– Захотят! – заявил Леша. – Еще как захотят!
Он ушел с твердым намерением пробежать проклятые три километра. «Да кто согласится? Они же меня терпеть не могут», – думал Мышкин весь день.
Когда прозвенел последний звонок, Леша встал со своего места и понуро побрел к доске.
– Ребята, – начал он неуверенно. – Я хотел бы поговорить.
Шумный сбор рюкзаков резко прекратился.
«Что за обращение такое дурацкое – ребята, – думал Леша. – Ребята. А как их еще – леди и джентльмены? Чуваки? Народ?».
– Чего надо, Чмыш? – пропела Наташа, соседка Ларисы по парте.
– Да, чего надо? – буркнул Сеня. – Сам не хочешь учиться, так хоть другим не мешай!
– Вы слышали про соревнования по бегу? – спросил Леша. – Я думаю, это наш шанс поехать в Питер!
– Наш шанс поехать в Питер – если ты вдруг резко поумнеешь! – заметил Сережа Долгов, мальчик с первой парты в ряду у окна. – То есть шансов никаких.
– Я обещаю взяться за учебу, – сказал Леша. – И если я получу четверки, и мы выиграем забег, то вырвемся вперед!
– Пошли отсюда, – махнул рукой Сеня. – Ну нафиг этого петуха.
– Кто хочет – встретимся в субботу в двенадцать! Метро «Воробьевы горы»! – прокричал Леша вслед.
Но одноклассники уже болтали между собой. Только Лариса посмотрела на Лешу с сочувствием и снова повернулась к Наташе.
Щеки Леши горели. Он даже не обиделся на «петуха» – как-то это было по-детски глупо. Петух. Ну разве на это можно обидеться. Но почему тогда так паршиво?
– Ну, не расстраивайся, – попытался подбодрить Анохин, но стало только хуже.
Почему, если говорят не переживай – начинаешь переживать еще сильнее?
– Зачем ты меня на это подбил? – покачал головой Леша. – Я Чмыш, ты что, забыл?
– Странно, а в начале года ты считал, что ты крутой чувак, живший целый год на
