Мысль о Роузе напомнила о попытке отравления епископа Фишера. Не стоял ли и за ней Джордж? Анна не смела спрашивать, потому как не хотела ничего знать.
Нет, нужно молчать. Она должна нести эту ношу одна.
Генрих приказал доставить в Гринвич принцессу Елизавету и на следующее утро триумфально внес ее на мессу. Послание было ясно всем: вот она, его бесспорная наследница. Звучали фанфары, и Елизавета – ей исполнилось два с половиной года – торжественно восседала сначала на руках у отца, а потом между родителями и вела себя очень хорошо. На скамью подложили подушку, чтобы девочка все видела поверх барьера, и Анна заметила, что дочь уже знает, когда подавать ответные реплики во время службы.
Остаток утра Анна провела за играми с Елизаветой. И чем лучше она узнавала свою дочь, тем большей проникалась симпатией к этой незнакомке, которую так редко видела. Девочка росла необыкновенная: обладала живым умом и неутолимым любопытством, разговаривала, как четырехлетний ребенок, и могла прочесть все буквы в азбуке, которую носила на поясе. Маленькая принцесса казалась такой самостоятельной, отличалась таким внутренним достоинством и была настолько сама себе госпожа, что Анна начала меньше корить себя за недостаток любви к дочери. Елизавета в ней не нуждалась. Леди Брайан, очевидно, представлялась ребенку гораздо важнее. Зато Анна, как могла, защищала ее права. И скоро она будет радоваться, готовясь к браку Елизаветы с герцогом Ангулемским.
Днем Генрих пришел в зал, где танцевали Анна и ее дамы. Одет он был вызывающе: с головы до ног в желтое, что символизировало радость, надежду и обновление, с белым пером на берете. С собой он привел компанию джентльменов.
– Леди, давайте отпразднуем избавление Англии от угрозы войны! – провозгласил король и взял Анну за руку.
Давно уже она так не танцевала; другие пары кружились вокруг них, а король вел ее вперед такт за тактом. Если бы Анна полностью отдалась этому удовольствию, то могла бы забыть об ужасной тайне, которая угнетала ее.
Прошел час, и Генрих удалился в свои апартаменты, наказав всем продолжать веселиться. А через минуту явился вновь с Елизаветой на руках и с гордым видом показывал девочку всем присутствующим. Джентльмены целовали маленькую царственную ручку, а дамы щебетали над малышкой-принцессой. Анна приободрилась, ее обрадовало, что Генрих так подчеркивает важность Елизаветы. Следуя его примеру, она и сама оделась в желтое для вечернего банкета и явила миру лицо победительницы, однако позже, когда фрейлины готовили ее ко сну, страхи вернулись.
– Что-нибудь случилось, мадам? – осмелилась поинтересоваться Мадж, озабоченно глядя на свою госпожу.
– Ваша милость плохо себя чувствует? – с милым шотландским акцентом спросила Маргарет.
– Нет, ничего, – ответила Анна. – Я все думаю: теперь весь христианский мир считает его милость вдовцом. И если я не рожу сына, боюсь, меня ждет та же участь, что и вдовствующую принцессу.
– Глупости! – воскликнула Мадж. – Стоит только припомнить, каким гордецом ходил сегодня король и как он любит принцессу, и сразу станет ясно, что вам такое не грозит.
– Но если этот ребенок окажется девочкой или… – Анна запнулась.
– Его милость любит вас, – заверила ее Мадж.
– Он ухаживает за Джейн Сеймур, – сказала Анна.
Наступила тишина.
– Вижу по вашим лицам, что это правда. – Анна вздохнула. – Но пока он уважает меня как мать своего наследника и не унижает прилюдно, я довольна.
На второй неделе января Генрих пришел в комнату Анны после ужина и отослал ее служанок.
– Я получил отчет об исследовании тела вдовствующей принцессы, – с мрачным видом произнес он. – Мне нужно поговорить с вами наедине.
Сердце у Анны тяжело забилось. Нельзя пугать ребенка. Надо успокоиться.
– Зачем? – спросила она, стараясь не выдать голосом, насколько страшен для нее этот разговор.
– Затем, что я обеспокоен и Шапуи задает вопросы, – ответил Генрих. – Все внутренние органы найдены здоровыми, кроме сердца. На нем обнаружена ужасная на вид черная опухоль. Свечник вымыл его, но цвет не изменился, и внутри оно тоже было все черное. Я не знаю, что и думать, Анна, но стараюсь, как могу, держать этот отчет в секрете. Люди и без того уже говорят, что Екатерина убита. Они даже обвиняют меня: мол, я подослал к ней гонца, чтобы тот приложил к ее губам отравленный золотой кубок. Шапуи полон подозрений.
– Без сомнения, и меня кое-кто считает причастной, – сказала Анна, внутренне содрогаясь при мысли, как близко подобрался Генрих к раскрытию истины.
«Теперь он вполне может догадаться», – подумала она, и волоски у нее на шее от страха встали дыбом.
– Мне неприятно это говорить, – признался Генрих, – но некоторые обвиняют вас и вашу семью. Говорят, вы больше всего выгадали от смерти Екатерины. Не слушайте их, Анна, они невежды. Но я пришел предупредить вас о том, какие идут слухи, так что не обращайте внимания. Мы должны думать о ребенке.
Анне не нравилось, как он на нее смотрит, будто вспоминает все те случаи, когда она подталкивала его к действиям против Екатерины, и размышляет, не правдивы ли на самом деле эти слухи.
В том же месяце леди Мария слегла от тяжелой болезни в Хансдоне. Весть о смерти матери она восприняла трагически и находилась в глубокой печали и отчаянии.
Анна почувствовала, что настало время опровергнуть слухи и протянуть оливковую ветвь. Хотя она и ненавидела Марию, но не могла не ощутить жалости к девушке, потерявшей горячо любимую мать. К тому же теперь, когда Екатерины больше не было на свете, Мария, наверное, могла бы признать ее королевой.
Анна отправила гонца к леди Шелтон и попросила передать Марии: если та послушается отца как хорошая дочь, то она, Анна, станет ей лучшим другом и, заменив мать, постарается обеспечить всем, чего той хочется. И если Мария приедет ко двору, ей не придется носить шлейф королевы, вместо этого она всегда будет идти рядом с ней как равная. Большего Анна предложить не могла.
Ответ Марии был как пощечина. Согласиться на условия Анны – значит войти в конфликт с собственной честью и совестью.
Что ж, упрямица не использовала свой шанс. Разъяренная Анна передала леди Шелтон: она изъявляет желание, чтобы та больше не пыталась заставить леди Марию слушаться его милость короля.
Сделанное мной скорее из доброжелательства, чем из-за того, что меня или короля заботит, какой образ действий она изберет. Когда у меня родится сын, а это произойдет очень скоро, я знаю, что случится с ней. Помня
