его в тюрьме после провала пивного путча в Мюнхене. Так, Ланни удалось несколько раз встретить фюрера национал-социализма. Последний раз он видел его в Берхтесгадене два года назад.

Барон быстро загорелся. Он посылал эмиссаров и к Гитлеру, и к Герингу, оказалось, что они вернулись только с формальными ответами. Они встречались с фюрером и главой Люфтваффе в парадной обстановке. Шнейдер хотел бы знать, что за люди они действительно были, их личную жизнь, их слабые стороны, а также возможные способы для контактов и влияния на них. Очевидно, что новый оружейный король Европы смотрел на сына Бэдда-Эрлинга, как на "находку". Он уделил большую часть времени во время обеда втягиванию его в разговор о Национал-Социалистической Рабочей Партии Германии и что она значит для Франции.

Что Ланни мог сказать? Он мог бы категорически заявить: "По моему мнению, фюрер, безусловно, психопат. Над ним доминируют иррациональные фобии. Прежде всего, он ненавидит евреев, и после них идут русские, затем поляки, затем, как мне кажется, французы. Может быть, чехи следуют перед вами, я не уверен. Он написал в своей книге, что уничтожение Франции имеет важное значение для обеспечения безопасности Германии. И не может быть никаких сомнений в том, что он действительно так думает. Он не боится говорить это, потому что у него есть своего рода двойной цинизм. Он говорит правду в уверенности, что от него этого не будут ожидать, и никто в это не поверит. Он бесконечно коварен, он может пообещать всё, что угодно, потому что обещание для него ничто. У него есть только одна вера и одна идея в мире. Немцы это раса господ, которой суждено покорить мир под его водительством, как вдохновлённого фюрера. Это есть тот магнитный полюс, к которому обращено всё его существо, и та вещь, которую надо иметь в виду, при общении с ним".

Это была правда, но это было, конечно, не то, что оружейный король хотел бы услышать. Хотел ли Ланни переубедить его? Мог ли Ланни переубедить его? Маловероятно. Если бы Ланни сказал это, барон решил, что американский гость был или красным или рядом с ними. Он прекратил бы разговор, а после обеда попросил переговорить в частном порядке с Дени. А Ланни не услышал бы ни слова из того, что он хотел услышать. И как агент президента, выглядел бы просто шляпой.

Итак, следуя своей обычной практике не говорить неправду, когда этого можно было избежать, он пояснил, что "Ади" был сложной личностью, очень эмоциональной, и что его действия было трудно предсказать. Он резко написал о Франции, но показал, как и в других случаях, что может изменить свою политику, когда его интересы потребуют этого. В Берхтесгадене он заверил Ланни, что желал дружбы с Францией, и что единственное, что стоит на его пути, был изменнический союз с Россией.

"Précisément!" — воскликнул барон. — "Нам трудно доверять Гитлеру, но, конечно, не так сильно, как Сталину!"

"Malheureusement, я не имел возможности знать Сталина", — вновь ответил Ланни. Он произнёс это с его лучшей улыбкой, и молодые де Брюины вторили ему смехом, как будто это была отличная острота.

VIII

Так что теперь сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был не просто побочным членом семьи де Брюинов, но и Кагуляром, "человеком в капюшоне". Когда трапеза была закончена, они перешли в библиотеку, куда дамы тактично воздержались проследовать. Там в течение двух или трех часов пять джентльменов обсуждали состояние Европы и ту роль, которую Франция играла ней и которую могла бы играть. В первую очередь они обсудили Испанию, которую красные пытались заграбастать.

"Я имел возможность быть в Севилье весной прошлого года", — заметил Ланни, — "и посетить генерала Агилара, только что вернувшегося с фронта Харама. Он был совершенно уверен, что красные не продержатся до конца года".

"Все они всегда легко дают обещания", — ответил барон. — "Красные продержатся, пока смогут получать оружие из России, и это обанкротит всех нас, если это будет продолжаться. Я предполагаю, что сумма составит десять миллиардов франков".

Ланни хотел было посочувствовать почти обедневшему производителю вооружения, но боялся выглядеть саркастическим. Он сумел придумать что-то прямо противоположное: "Плохо, что Захаров умер, прежде чем он увидел эту победу. Он сказал мне, что внёс в неё свою долю".

"Бэзиль был склонен быть оптимистом, когда говорил о себе", — сухо заметил Эжен. — "Я могу заверить вас, я лично знаю, что он установил свою собственную долю, а все мы считали её далеко не достаточной".

Ланни снова улыбнулся. — "Пожилой джентльмен всегда плакался на бедность, можно было подумать, что он был на грани фактического голода. Он стал одним из самых крупных инвесторов моего отца, но я лично никогда не имел каких-либо деловых отношений с ним, так что мы смогли остаться друзьями. Он даже пришел ко мне после того, как умер".

Естественно, барон выглядел сильно удивлённым, и Ланни чувствовал, что можно обратить всё шутку. — "Возможно, вы слышали, что сэр Бэзиль имел обыкновение посещать медиумов, в надежде получить сообщения от своей покойной жены. Я случайно знаю одного такого медиума, и во время сеанса она сообщила о присутствии духа сэра Бэзиля. Он звал свою герцогиню, но не смог найти ее, потому что она "умела во второй раз". Что бы это могло означать? Это была первая новость, которую я получил после смерти старого джентльмена, которая произошла всего несколько часов назад. Естественно, я был поражен".

"Странно, как случаются такие вещи", — прокомментировал преемник старого джентльмена.

IX

Но барон Шнейдер пришёл сюда не для того, чтобы узнать о спиритизме. Он пришёл спланировать повторение испанского переворота, но с большим изяществом и лучшим управлением. Чтобы избежать гражданской войны, тогда la patrie могла бы стать равноправным партнером германского фюрера, а не вассалом, каким Испания обязательно будет. Барон был этим впечатлён, получив заверения об этом, он свободно говорил о своей программе. Это был самый респектабельный заговор. Имена участвующих были буквально благочестивы, так как они включали в себя высших иерархов католической церкви, чьи публикации от Варшавы до Бруклина повторяли рассказы об испанских монахинях, облитых маслом и сожжённых испанскими красными. Имя маршала Петена было самым почитаемым во французской армии, а имя адмирала Дарлана в военно-морском флоте. В числе участвующих были и другие высокопоставленные генералы и офицеры флота, не говоря уже о политических деятелях, включая и экс-премьера Лаваля. Шнейдер проводил поимённую перекличку сторонников и пришёл сюда, чтобы заручиться поддержкой де Брюинов и получить от père de famille обещания адекватного "взноса" без каких-либо просьб.

Был один вопрос, на который Ланни хотел получить ответ. Самый деликатный вопрос, с которым надо обращаться