Ланни спросил: "А что, если они схватят профессора?" и ответ Труди был: "Я знаю другого человека, но мне не разрешают раскрыть его. Если они схватят одновременно нас обоих, Адлера и меня, то ты сам решишь, как установить контакт с французскими товарищами, кому сможешь доверять, и давать ли им деньги на пропаганду здесь". Она добавила: "Бог знает, как они нуждаются в этом. Они находятся на той же стадии, как мы, немцы, были год или два до прихода Гитлера!".
Ланни провел большую часть своего времени в гостиничном номере, и всякий раз, когда звонил телефон, его сердце выскакивала из груди. Звонили друзья, приглашая его, и он оправдывался, что занят бизнесом. Когда были деловые звонки, он оправдывался социальными обязательствами. Но он не слышал того голоса, который хотел услышать. Его предчувствие сказало ему, что он никогда не услышит его снова. Почему она не может позвонить, только потому, что она находится в руках врагов. И если она была в их руках, какой у нее шанс был убежать? Он выходил на улицу и ходил там, неожиданно поворачивая за углы и глядя в витрины магазинов, чтобы выявить слежку. Но на хорошо одетого и молодо выглядевшего американца обратили внимание только дамы trottoir.
Через четыре дня он не мог больше ждать и написал на своей машинке роковую записку, текст которой он и Труди согласовали прежде. Он попросил профессора Адлера быть на тёмном углу улицы на Монмартре в десять часов следующего вечера с голубым цветком в петлице. Письмо было подписано "Туанетта" в надежде, что, если оно попадёт в руки врага, то может быть принято за назначение свидания. В назначенный час Ланни подошел к месту, приняв все меры предосторожности, убедившись, что за ним нет слежки. Он прошел мимо места, ища небольшого немца с преждевременно седыми волосами и голубым цветком. Конечно же, есть шанс, что там может быть нацистский агент, занявший место музыканта. Но и этот шанс нельзя упускать.
Тем не менее, там не было никого, похожего на учителя игры на кларнете. Ланни прошел назначенный угол несколько раз, а потом, думая, что музыкант мог ошибиться местом, обследовал и другие углы, но тщетно. Он вернулся к себе в гостиницу и написал еще одну записку, назначив еще одну встречу на следующий вечер. Он снова был там и прошелся по всем углам, как и раньше, не видя голубых цветов и никого, кто был похож на музыканта или агента гестапо. Ланни встречался с ними обоими. Его послания, несомненно, попали в отдел недоставленных писем и были сожжены, вместе с тысячами других попыток назначить свидание.
VIТеперь Ланни мог бы сказать себе, что он сделал все, что мог. Он мог бы поставить точку в конце этой главы своей жизни и закрыть книгу. Но сам факт того, что он не любил Труди, так искренне, как ему следовало бы любить ее, привязал его к ее памяти. Теперь, когда это было слишком поздно, он действительно жаждал жить героической, святой жизнью! Тот факт, что он держал мученицу в своих объятиях, отравил его мысли о светском обществе, которое манило его из Ривьеры, Биаррица, Зальцбурга, Давоса и других мест, где могли находиться в конце лета друзья его матери.
День и ночь его ум был поглощен одной мыслью: "Как я могу спасти ее?" Его здравый смысл подсказывал, что шансы минимальны и всё время уменьшаются. Что они могут делать с таким пленником? Привести её в состояние наркотического сна с помощью хлороформа и бросить ее тело в Сену. Она будет походить на одну из тех несчастных, кто каждую ночь заканчивают свои несчастья во всех крупных столицах несчастного мира. Или посадить ее в закрытую машину и отвезти ее ночью к границе. Скажем в Страсбург, где был мост, который Ланни хорошо знал, одна половина Франция, а другая половина Германия, единственная общая вещь шлагбаум с черными и белыми полосами. При дипломатическом иммунитете, которым пользовались нацисты и бессовестно им злоупотребляли, машину нельзя было бы досмотреть. Пленник с кляпом во рту, возможно, в бессознательном состоянии и скрытый под пледом, будет благополучно возвращён в страну своего происхождения.
Кто бы мог помочь Ланни Бэдду? Первым пришёл ему на ум его могущественный отец. Робби говорил, что собирается в Германию в скором времени. Если бы Ланни телеграфировал: "У меня серьезные неприятности, пожалуйста, немедленно приезжай", Робби сел бы на первый пароход. Если бы Ланни добавил: "Привези Боба Смита", Робби понял бы, что проблема была серьезной. Он поставил бы кого-то другого отвечать за свою службу безопасности на заводе владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и привез с собой экс-ковбоя из Техаса. Боб был уже в годах, но он все еще мог подбросить в воздух серебряный доллар и сбить его выстрелом из пистолета. Он выполнил много видов конфиденциальных поручений Робби во Франции, в том числе охрану малышки Френсис. Он научился говорить на профессиональном жаргоне, а также знал много разных людей, в том числе шпиков, как в Париже, так и на Ривьере.
Если Робби сказал бы: "Боб, я хочу знать все о Шато-де-Белкур, который занимает немецкий граф Герценберг в департаменте Сена и Уаза, и где, я понимаю, у них есть пленница", Боб сказал бы: "Хорошо, босс, я посмотрю, что можно сделать". Робби вручил бы ему пачку новых банкнот достоинством в тысячу франков, и добавил: "Не тратить их, не разменяв, они могут быть помечены". Боб усмехнулся бы и сказал: "Я не лох, босс", и этого было бы достаточно. Ланни был бы готов держать пари, что до конца недели Боб Смит споил бы одного из слуг графа, и может быть прямо в людской замка.
Ланни, обладавший богатым воображением, вообразил весь этот эпизод. Включив в свою телеграмму просьбу отцу, привезти с собой запечатанное письмо из сейфа, Ланни открыл бы письмо и показал свидетельство о браке и фотографию Труди. Робби, который был
