Наконец лифт выпустил их в длиннейший коридор, где дверей было не меньше, чем клавиш на пианино, и они прошли в самый дальний его конец.

Торн отпер двустворчатую дверь.

Кабинет интенданта оказался под стать своему хозяину. Комната была строгой, никаких излишеств: только большой письменный стол, несколько кресел и шкафчики-картотеки во всех четырех углах. Ни ковра на паркете, ни картин на стенах, ни безделушек на полках. Из всех газовых рожков горел только один. Стены были обшиты темными деревянными панелями. Их не оживляли никакие цветные пятна, если не считать книжных переплетов на длинных стеллажах. Единственным украшением кабинета служили конторские счеты, географические карты и графики.

И только диванчик со старой протертой обивкой, стоявший под овальным слуховым окном, вносил какую-то человеческую нотку в это суровое убранство.

– Здесь вы можете смело говорить обо всем, – сказал Торн, заперев дверь.

Он сбросил свой китель с эполетами, оставшись в безупречно белой рубашке. Непонятно было, как он ухитрялся не мерзнуть в этом помещении, где, несмотря на чугунную батарею, стоял лютый холод.

Офелия указала на слуховое окно:

– Куда оно выходит?

И тут же схватилась за горло. Ее простуженный голос напоминал скрип ржавой калитки.

На столе резко зазвонил телефон. Торн взглядом призвал девушку к молчанию и снял трубку.

– Слушаю! Перенесли? В четыре часа? Хорошо, я буду.

Положив трубку, он повернулся к Офелии. Девушка ждала от него объяснений, но Торн стоял, прислонившись к столу, скрестив руки на груди, и всем своим видом показывал, что она должна говорить первой. Порывшись в карманах ливреи, Офелия нашла печать, положила ее на стол и откашлялась, чтобы прочистить горло.

– Эта выдумка с печатью не очень-то понравилась вашей тетушке. И если уж совсем откровенно, я тоже нашла ее не совсем удачной, – добавила она, вспомнив о своих муках в зале ожидания. – Разве не проще было бы позвонить в Лунный Свет?

Торн презрительно фыркнул.

– Телефонные линии Лунного Света ненадежны. И, кроме того, я хотел говорить вовсе не с моей тетушкой.

– Хорошо, я вас слушаю.

Офелия произнесла это несколько суше, чем ей хотелось бы. У Торна наверняка были веские причины для встречи, но девушке стало не по себе. Если он так и будет ходить вокруг да около, то очень скоро пожалеет об этом.

– Меня сбивает с толку ваш маскарад, – объявил Торн, упорно глядя на свои карманные часы. – Снимите ливрею, прошу вас.

Офелия нервно потеребила пуговицу на вороте.

– У меня под ней только рубашка, – пробормотала она, тут же устыдившись своей глупой стеснительности. В таком ключе она точно не собиралась вести разговор с Торном. Впрочем, его трудно было смутить подобными пустяками. Защелкнув нетерпеливым жестом крышку часов, он кивком указал ей на гардеробную позади письменного стола.

– Возьмите там плащ.

«Сделайте то, сделайте это…» В некотором отношении Торн был достойным племянником своей тетки. Офелия обогнула массивный деревянный стол и сдвинула вбок тонкую дверь гардеробной. Там висела только одежда Торна, в высшей степени строгая и, конечно, гигантских размеров. За неимением лучшего девушка выбрала длинный черный плащ.

Глянув мельком назад, она убедилась, что Торн на нее не смотрит и даже сел к ней спиной. Интересно, почему – из вежливости?

Из равнодушия? Или в насмешку?

Офелия сняла ливрею, накинула плащ и удивленно моргнула, увидев отражение в зеркале на внутренней стороне двери. При своем крошечном росте в этом огромном плаще она напоминала маленькую девочку, нарядившуюся во взрослую одежду. Ее лицо выглядело ужасно – обметанные лихорадкой губы, покрасневший нос. Темные кудри падали на лицо, подчеркивая его бледность. Серые очки не скрывали темных кругов под глазами. Офелия выглядела так жалко, что сочла свой приступ стыдливости еще более смехотворным.

Она была настолько измучена долгим стоянием, что, выйдя из гардеробной, сразу же села в кресло. Поскольку оно было сделано под рост Торна, ее ноги не доставали до пола.

– Так я вас слушаю, – повторила девушка.

Торн вынул какой-то листок и пустил его по гладкой столешнице в сторону Офелии.

– Читайте.

Изумленная Офелия засучила слишком длинные рукава плаща и схватила его. Что это, телеграмма?

Господину Торну Интендантство Небограда Полюс

Ни одного сообщения от тебя со дня отъезда ты могла бы ответить на мамины письма она рассержена твоим молчанием и неблагодарностью рассчитываем на Розелину пусть напишет – Агата

Офелия несколько раз перечитала послание, задыхаясь от возмущения.

– Довольно неприятная история, – ровным голосом сказал Торн. – Настоятельницы Анимы совершили тяжкую ошибку, сообщив этот адрес вашим родным. Со мной ни в коем случае нельзя связываться по адресу интендантства, да еще с помощью телеграмм.

Офелия подняла глаза и посмотрела ему в лицо. На этот раз она пришла в ярость: ведь Торн поручился за доставку ее писем на Аниму! По его вине она чувствовала себя забытой родными, в то время как они с ума сходили от беспокойства за нее!

– Где же письма, о которых говорится в телеграмме?! – гневно спросила она. – Вы ни разу не передали мне ни одного из них. Да и отослали ли вы те, которые мы вам доверили?

У нее был такой разъяренный вид, что Торн слегка растерялся.

– Ваши письма на Аниму, к сожалению, пропали, но я тут ни при чем, – пробормотал он.

– Тогда кто же забавляется перехватом нашей корреспонденции?

Торн приподнял и защелкнул крышку часов. Офелию уже начала раздражать эта мания ежесекундно следить за временем.

– Я не знаю, кто это сделал. Но действовал он очень ловко. Контроль за доставкой почты считается одной из функций моего ведомства. Однако, если бы не эта телеграмма, я так никогда и не узнал бы об исчезновении ваших писем.

Офелия отбросила назад прядь, щекотавшую ей нос.

– Вы позволите мне прочесть телеграмму?

Этот вопрос мог бы вызвать недоумение, однако Торн мгновенно понял, что она имеет в виду.

– Телеграмма адресована не мне. Вы не нуждаетесь в моем разрешении.

Офелия удивленно подняла брови: откуда он знает об этике чтецов? Ах да, она же объясняла это в дирижабле, за столом, старшему помощнику капитана! Видимо, Торн, при всем своем внешнем высокомерии, внимательно слушал их.

– Вы были последним, кто держал телеграмму в руках, – объяснила девушка, – а значит, я неизбежно прочту и вас.

Это явно не понравилось Торну. Его палец нервно открывал и защелкивал, снова открывал и защелкивал крышку часов.

– Если вас смущает подлинность телеграммы, могу вас уверить, что печать на ней настоящая, – наконец сказал он.

Глаза Торна как-то странно мерцали в свете керосиновой лампы. Офелии казалось, что при каждом взгляде на нее он пытается проникнуть в ее тайные мысли.

– Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности, – добавил он со своим резким акцентом. – Может, вы хотите прочесть именно меня?

Офелия отрицательно покачала головой:

– Вы переоцениваете мои возможности. Чтецы не способны глубоко проникать в психологию людей. Я могу уловить лишь ваше мимолетное настроение – то, что вы увидели, услышали или ощутили, когда взяли в руки какой-нибудь предмет. Уверяю вас, это чисто поверхностное знание.

Аргументация никогда не была сильной стороной Офелии. Крышка часов Торна непрерывно щелкала, будто отсчитывая секунды…

– Здесь кто-то имеет доступ к моей корреспонденции, – вздохнула девушка. – Я больше не могу подвергать себя такому риску.

– Хорошо, я вам позволяю.

Офелия начала расстегивать перчатки. Торн наблюдал за ней со своим обычным высокомерным интересом.

– Вы можете читать абсолютно все?

– Нет, конечно. Люди, животные, растения и необработанные минералы мне недоступны.

Офелия взглянула на Торна поверх очков, но он больше не задал ни одного вопроса. Взявшись за телеграмму рукой без перчатки, она ощутила такой бешеный поток эмоций, что у нее перехватило дыхание. Как она и ожидала, невозмутимое