— Послушайте, господин архидьякон, что за распри между старыми друзьями! Вы принимаете участие в этой девушке, то есть в моей жене, хотел я сказать, — хорошо! Вы придумали хитрый способ, чтобы вывести ее невредимой из собора, но ваше средство чрезвычайно неприятно мне, Гренгуару. А что, если мне пришел в голову другой способ? Предупреждаю вас, что меня сейчас осенила блестящая мысль. Если я предложу вам отчаянный план, как вызволить ее из беды, не подвергая мою шею ни малейшей опасности знакомства с петлей, что вы на это скажете? Устроит это вас? Так ли уж необходимо мне быть повешенным, чтобы вы остались довольны?

Священник с нетерпением рвал пуговицы своей сутаны.

— Болтун! Какой же у тебя план?

«Да, — продолжал Гренгуар, разговаривая сам с собой и приложив с глубокомысленным видом указательный палец к кончику своего носа, — именно так! Бродяги — молодцы. Цыганское племя ее любит. Они поднимутся по первому же слову. Нет ничего легче. Напасть врасплох. Среди сумятицы ее легко будет похитить. Завтра же вечером… Они будут рады».

— Твой способ! Говори же! — встряхивая его, сказал священник.

Гренгуар величественно обернулся к нему:

— Да оставьте меня в покое! Неужели вы не видите, что я соображаю!

Он подумал еще несколько минут и затем принялся аплодировать своей мысли, восклицая:

— Великолепно! Верная удача!

— Способ! — гневно крикнул Клод. Гренгуар сиял.

— Подойдите-ка ближе, чтобы я мог вам сказать об этом на ухо. Это поистине забавный контрудар, который выпутает всех нас из затруднения. Черт возьми! Согласитесь, я не дурак! — Вдруг он спохватился: — Постойте! А козочка с нею?

— Да. Черт тебя подери!

— А ее тоже повесили бы?

— Ну и что ж?

— Да, они ее повесили бы. В прошлом месяце они повесили свинью. Палачу это на руку. Потом он съедает мясо. Повесить мою хорошенькую Джали! Бедный маленький ягненочек!

— Проклятие! — воскликнул Клод. — Ты сам настоящий палач! Ну что ты изобрел, пройдоха? Щипцами, что ли, надо из тебя вытащить твой способ?

— Успокойтесь, учитель! Слушайте!

Гренгуар, наклонившись к уху архидьякона, принялся что-то шептать ему, с беспокойством озирая из конца в конец улицу, где, впрочем, не видно было ни души. Когда он закончил, Клод пожал ему руку и холодно проговорил:

— Хорошо. До завтра.

— До завтра, — проговорил Гренгуар. И в то время как архидьякон удалялся в одну сторону, он направился в другую, бормоча вполголоса: — Это смелая затея, мэтр Пьер Гренгуар. Ну, ничего. Если мы люди маленькие, отсюда еще не следует, что мы боимся больших дел. Ведь притащил же Битон на своих плечах целого быка! А трясогузки, славки и каменки перелетают через океан.

Глава 2

Вернувшись в монастырь, архидьякон нашел у двери своей кельи младшего брата, Жеана Мельника, который дожидался его и разгонял скуку ожидания, рисуя углем на стене профиль старшего брата с огромным носом.

Отец Клод едва взглянул на брата. Он был занят иными мыслями. Веселое лицо повесы, улыбки которого столько раз проясняли мрачную физиономию священника, ныне было бессильно рассеять туман, с каждым днем все более и более сгущавшийся в этой порочной, зловонной и загнившей душе.

— Братец, — робко сказал Жеан, — я пришел повидать вас.

Архидьякон даже не взглянул на него.

— Дальше что?

— Братец, — продолжал лицемер, — вы так добры ко мне и даете такие благие советы, что я постоянно возвращаюсь к вам.

— Еще что?

— Увы, братец, вы были совершенно правы, когда говорили мне: «Жеан! Жеан! Cessat doctorum doctrina, discipulorum disciplina[319]. Жеан, будь благоразумен, Жеан, учись, Жеан, не отлучайся на ночь из коллежа без уважительных причин и без разрешения наставника. Не дерись, Жеан, с пикардийцами, noli, Joannes, verberare Picardos. He залеживайся, подобно безграмотному ослу, quasi asinus illiterates, на школьной подстилке. Жеан, не противься наказанию, которое угодно будет наложить на тебя учителю. Жеан, посещай каждый вечер часовню и пой там псалмы, стихи и молитвы Пречистой Деве Марии». Увы! Какие это были превосходные наставления!

— Ну и что же?

— Брат мой, перед вами преступник, грешник, негодяй, развратник, чудовище! Мой дорогой брат. Жеан все ваши советы превратил в солому и навоз, он попрал их ногами. Я жестоко за это наказан, и Господь Бог совершенно прав. Пока у меня были деньги, я кутил, безумствовал, вел разгульную жизнь! О, сколь пленителен разврат с виду и сколь отвратительна и скучна его изнанка! Теперь у меня нет ни единого беляка; я продал свою простыню, свою сорочку и полотенце. Прощай, веселая жизнь! Чудесная свеча потухла, и у меня остался лишь сальный огарок, чадящий мне в нос. Девчонки меня высмеивают. Я пью одну воду. Меня терзают угрызения совести и кредиторы.

— Вывод? — спросил архидьякон.

— Увы, дражайший братец, я очень желал бы вернуться к праведной жизни! Я пришел к вам с сокрушенным сердцем. Я грешник. Я каюсь. Я бью себя в грудь обоими кулаками. Как вы были правы, когда хотели, чтобы я получил степень лиценциата и сделался помощником наставника в коллеже Торши! Теперь я и сам чувствую, что в этом мое настоящее призвание. Но мои чернила высохли — мне не на что их купить; у меня нет перьев — мне не на что их купить; у меня нет бумаги, у меня нет книг — мне не на что их купить. Мне крайне нужно немного денег, и я обращаюсь к вам, братец, с сердцем, полным раскаяния.

— И это все?

— Да, — ответил школяр, — немного денег.

— У меня их нет.

Тогда школяр с серьезным и вместе решительным видом ответил:

— В таком случае, братец, хоть мне и очень прискорбно, но я должен вам сказать, что другие мне делают выгодные предложения. Вы не желаете дать мне денег? Нет? В таком случае я становлюсь бродягой.

Произнося это ужасное слово, он принял позу Аякса, ожидающего, что его поразит молния.

Архидьякон холодно ответил:

— Становись бродягой.

Жеан отвесил ему низкий поклон и, насвистывая, спустился с монастырской лестницы.

В ту минуту, когда он проходил по монастырскому двору под окном кельи брата, он услышал, как это окно распахнулось. Он поднял голову и увидел в окне строгое лицо архидьякона.

— Убирайся к дьяволу! — крикнул Клод. — Вот тебе последние деньги, которые ты получаешь от меня!

С этими словами священник бросил Жеану кошелек, который набил школяру на лбу большую шишку. Жеан подобрал его и удалился, раздосадованный и в то же время довольный, точно собака, которую забросали мозговыми костями.

Глава 3